– Ладно, это я виноват. Не нужно мне было затевать квесты с тобой. От меня одни расстройства.

– Не думаю, что твое отсутствие сделало бы меня счастливее. Но я точно знаю, что твое появление изменило мою жизнь к лучшему.

– Мысли о сумасшествии, интриги на работе, безумные поиски, слезы и страхи… если это все лучшее, то мне пора пересмотреть взгляды на мир.

– Ты заставляешь меня чувствовать.

– Кейт, прекрати, я как будто в любовный роман попал, – ответил Ник.

Катя улыбнулась. Последняя слеза сорвалась с ее щеки и упала на бумагу. Чернила расплылись, как акварель.

– Соленая, – выдал Ник, словно слезинка упала ему на язык. Катя засмеялась и утерлась рукавом куртки, чтобы ненароком не намочить бумагу опять. А Ник продолжал писать ей послание: – Предлагаю зайти в ближайшее кафе, купить булочку с корицей и посидеть за столиком с парнем – пусть воображаемым, но все же!

– Воображаемое свидание? – Катя хихикнула. Никогда мысль о собственном сумасшествии не приносила столько радости.

– Называй как тебе вздумается! Но спешу извиниться, что не смогу заплатить за угощение. Ты же знаешь, как я отношусь к деньгам. Противные бумажки!

– Увидимся через десять минут! – написала она, точно назначала встречу реальному человеку и надеялась увидеть его за столиком.

– Жду! – ответил Ник, придавая картинке из воображения еще больше реальности.

Катя захлопнула блокнот, сунула его в сумку и, сбежав по ступенькам, устремилась к пешеходному переходу. Еще ни к одному человеку в мире она не спешила так. Катя так заигралась со своими фантазиями, что ей начинало казаться – они превратились в единственное место, где она могла жить, чувствовать и быть счастливой.

Уютное кафе на углу, где пересекались два главных городских проспекта, светилось мерцающими огоньками гирлянд, украсивших окна в ожидании новогодних праздников. Катя открыла дверь и сразу ощутила аромат свежей выпечки и корицы. Она жадно втянула носом этот разгоряченный, пряный воздух, словно хотела наесться им. В помещении играла тихая музыка, которая, смешиваясь с голосами посетителей, лязгом посуды и шумом кофемашины, становилась мелодией кафе. И эта мелодия была не хуже тех, что раздавались сегодня из закрытых аудиторий консерватории.

Катя присела за столик у окна. Отсюда можно было наблюдать за улицей, при этом оставаясь скрытой от глаз прохожих яркими огнями гирлянд. Она взяла булочку с корицей и имбирный латте – настоящий новогодний набор. Мысли о приближающемся празднике еще больше приободрили Катю, хотя казалось, что ее улыбке уже некуда растягиваться.

Она открыла блокнот, в котором Ник уже оставил новое послание:

– Добрый вечер! Отличное местечко, не правда ли?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Катя и оглянулась по сторонам. Как ни была она убеждена, что Ник – всего лишь ее воображение, ощущение преследования иногда обострялось до паранойи.

– Тебе еще не надоело задавать этот вопрос? Во всяком случае, мне уже надоело отвечать одно и то же – я чувствую! Воздух пахнет корицей, кофе и свежей выпечкой. Мне этого достаточно, чтобы назвать место чудесным.

– А ты неприхотлив. – Катя улыбнулась блокноту.

– Это же классика свиданий. Разве не правильно начинать диалог с обсуждения шикарного места, куда ты пригласил девушку? – спросил Ник.

– И с чего ты это взял? – удивилась Катя. Ей-то откуда знать о правилах свиданий? Те, на которых ей приходилось бывать, едва ли походили на идеальные.

– Да так, заскочил за советом в одну книжку… И что-то мне подсказывает, что зря я это сделал.

– За советом? И как называется эта книга? «Секреты обольщения»? – Катя хихикнула и тут же осмотрелась, убеждаясь, что никто за ней не наблюдает. Но посетители кафе были совершенно равнодушны к девушке с блокнотом.

– Почти, – ответил Ник, и Кате показалось, что ему стало неловко. Возможно, именно эта неловкость заставила Ника пояснить свой поступок: – У меня нет ни малейшего представления о том, как должно проходить свидание.

– Может, потому, что и у меня его нет? Я даже не знаю, как продолжить твой роман, поскольку невозможно писать о том, чего сам не испытывал.

– Так брось эту историю! Напиши о том, что тебе известно, о чем знаешь лучше, чем кто бы то ни был! – Прочитав это, Катя представила, как воодушевленно Ник говорил бы это в реальности, восклицая и всплескивая руками.

– Бросить? А как же ты?

– Никуда я не денусь! Я же предложил тебе всего лишь написать что-то другое, а не забросить мою историю. Честно признаться, мне… стало сложно жить здесь. Оля славная девушка, но… слишком чужая. Чувствую себя картонным. Мне намного ближе ты. С тобой я как будто настоящий. Мне не хочется жить здесь. И если у тебя есть хотя бы одна мысль, что все может быть по-другому… я хочу ее выслушать!

Внезапное откровение сбило Катю с толку. Разом позабылись и булочка с корицей, и остывающий кофе. Разве можно думать о еде, когда решаешь судьбу персонажа?

– Вообще-то… я задумывала историю о взаимоотношениях двух людей, которые учились понимать и слушать друг друга. О преодолении жизненных трудностей, потерях и находках. Ты должен был сбежать от родителей, с которыми не смог найти общий язык, чтобы доказать всем, – особенно себе – что чего-то стоишь. А Оля была просто наивной, доброй девушкой, влюбчивой и немного глупой, чтобы сразу научиться понимать твою сложную душу.

– Свою историю я уже наизусть заучил. Но жить так не хочу, – написал Ник. – Я знаю, что твой роман задумывался как откровение, как аллегория твоей жизненной ситуации. Но с тех пор многое изменилось… МЫ изменились.

– Что же ты предлагаешь? – спросила Катя. Она и сама понимала, что первоначальная идея, с которой начался роман, опостылела ей. История не продвигалась дальше, Катя не написала больше ни строчки после того, как начала общаться с Ником. Что это было? Отсутствие вдохновения, творческий кризис или обычная ревность, не позволявшая представлять Ника в истории с вымышленной девушкой?

– Напиши о том, что действительно не боишься представить. Доверься своему воображению, ведь мне ты доверяешь?

– Да. Больше, чем кому-либо, – честно призналась она. Их разговоры давно вышли за пределы шуточных перепалок автора и его вымышленного персонажа. Чем больше они общались, чем честнее становились друг с другом, тем стремительнее разрушались границы, разделяющие их. От этой мысли закружилась голова. Катя хлебнула из чашки кофе и скривилась, поняв, что забыла добавить сахар.

– А мне больше некому доверять, кроме тебя. Потому я честно признался тебе во всем. Мне тесно и больно здесь. Это как ходить в обуви, которая тебе мала, понимаешь?

– Да. В подростковом возрасте у меня были ботинки, из которых я выросла. Но мы тогда только переехали в другой город, и у мамы просто не было возможности купить мне новую обувь. А я молчала и терпела, чтобы ее не расстраивать, – призналась Катя. Она вспомнила маленькую квартиру-каморку, заставленную коробками. Кате было одиннадцать, когда они с мамой переехали из просторного дома в клетку под названием гостинка. Диван оказался слишком тесен для них двоих. Катя задыхалась от давящих стен, пыли и спертого воздуха. Дело ведь было не только в обуви – она всегда ощущала давление. Даже набитые битком автобусы являлись одной из таких тесных тюрем.

– Ты до сих пор злишься на родителей? – неожиданно спросил Ник. Раньше он не спрашивал у нее о семье, хотя неоднократно намекал, что знает ее историю.

– Возможно. Но не из-за старых ботинок или неудобного дивана. А из-за равнодушия. Я чувствовала себя брошенной на дрейфующей льдине посреди океана, пока они выясняли отношения, а потом пытались вылечиться от них. Я была обижена на отца за то, что он просто вычеркнул меня из своей жизни, а на маму за то, что мы уехали. Сейчас я совершенно иначе смотрю на ситуацию, но обида слишком прочно въелась в меня, –