Сперва думал, показалось. Там было несколько человек с огромными кисточками размером с трость. Они опускали кисти в ведро с водой и рисовали на гладких камнях иероглифы с такими красивыми закорючками, что хотелось их лизнуть. Солнце шпарило вовсю, камень аж шипел, с такой жадностью испарял воду. Иероглифы, продержавшись недолго, исчезали. Но не совсем! Они продолжали парить над землей светящимися нитями — над тем местом, где их нарисовали. Золотистые нити, бледнея, дрожали в воздухе до самого неба, где окончательно терялись в ярком сиянии солнца.

Я скребся в сумке, пока нас не выпустили на поводках. Рванулся понюхать — они ничем не пахли. Стояли друг над другом, слой за слоем, растаявшие, но не до конца. Это было как во сне. Я осторожно шел в толпе призраков-иероглифов, а они липли, цеплялись за усы, за хвост и легко устремлялись за мной, сойдя с места, будто только и ждали, что их увидят, восхитятся и позовут играть. Хожу я, значит, увешанный световыми нитями, как елка, и боюсь резко дернуться, чтобы не спугнуть. А Ёшка, дурында, не заметила, что ли, стала охотиться за кистью художника, веселя зрителей. Потом так разошлась от смеха и внимания, что принялась вертко ловить свой хвост — показала коронный номер, и ей аплодировали.

А я все ходил осторожненько, водя за собой Виктора, и почти не дышал, завороженный плавностью витиеватых линий, которая словно просочилась в меня и заставляла двигаться так же плавно и витиевато.

— Маша, ты посмотри на Масю, — тихо позвал Витя. — Он танцует какой-то чудной танец. Что это с ним, как думаешь?

— А ты на Ёшку глянь. Она совсем разошлась.

— Наверное, засиделись коты в неволе.

— Или попали под влияние художников. Видел, как они сосредоточены? Прямо в трансе.

— Чудаки они, — усмехнулся Виктор. — Зачем рисовать водой? Все сразу испаряется, и мало кто успевает увидеть такую красоту.

— Как раз в этом и смысл, — объяснила Маша. — Отдай мастерство небесам. Не цепляйся, не привязывайся к созданному тобой, не гордись им, легко расставайся.

Это, конечно, все ужасно мудро, особенно если учесть, что я кот и мозги у меня котовьи, хоть я и считаю себя философом и поэтом. Я понял одно: люди не видят светящихся иероглифов, оживленных кистью и подаренных небу.

— Все, уважаемые, ноги в руки — и в автобус, — прервал волшебство хозяин.

Нас подхватили и потащили. Несколько особенно цепких светяшек еще долго вились за мной следом, а один коротенький обрывок доехал на хвосте до самого Шанхая.

Глава четвертая

Кто нас звал

Ёшка

Сели мы в зале ожидания вокзала и ждем. Вдруг толпа как рванула — вся, целиком. Мы побежали за всеми. Маша спрашивает: «Какой поезд, какой это поезд?», а никто не понимает. Вдруг одна парочка молодых людей отвечает ей по-английски. Она вцепилась в них:

— Не бросайте нас, пожалуйста!

Они:

— Бегите за нами, проводим.

Подбегаем к нашему вагону, а туда рвется огромная толпа с чемоданами и узлами. Проводница отошла и спокойно наблюдает, как все лезут. Девушка с парнем толкают нас туда, а вагон сидячий, как электричка, никакой даже не спальный, там уже и встать-то негде. Наши спотыкаются о свои вещи в тамбуре, не понимают, показывают билет. А девушка им кричит:

— У вас билет в этот вагон, проходите.

Маша:

— Куда?

— Прорывайтесь и вставайте в проход. У вас билет без места.

Ха-ха. Тут до них дошло, что пыталась им сказать женщина-­кассир.

Маша, бледная, говорит Бороде:

— Не верю. Простоять четырнадцать часов? Они что, с ума сошли — столько билетов продать в один вагон?

А толпа напирает, на перроне еще много желающих попасть внутрь.

Тут Борода подсобрался, поднял чемодан над головой и как рявкнет:

— Р-р-раступись!

Китайцы перепугались, оглядываются, что это за зверь такой рычит по-иностранному. И от неожиданности крякнули, выдохнули и пропустили его. Борода полез вперед через чьи-то вещи и ноги, Маша, ухватив его за ремень, продирается следом. Рюкзак втиснули наверх, на багажную сетку, чемодан остался внизу. На нем по очереди и сидели.

Вагон как-то постепенно расширился на ходу, утряс и вместил всех пассажиров. Китайцы нормально воспринимали ситуацию, присаживались на корточки или четвертым на краешек скамьи. Потом сидели уже на полу и в тамбуре на раковинах, где все равно не было воды… Перекусывали, пили чай из термосов, курили. Жара не была мучительна, мощные вентиляторы под потолком гнали воздух, никто, кажется, даже не умер.

Не знаю, как наши выдержали. Время от времени они переглядывались и говорили друг другу:

— Это сон, да? Ущипни меня.

Борода отвлекал Машу разговорами. Рассказывал, например, как у него пишется роман:

— Сначала видишь отрывки сюжета, отдельные кусочки, из которых не знаешь, как склеить целое. Его можно рассказать за три минуты. Но как превратить в роман? Я жду, жду, мне показывают его эпизодами — как серии длинного сериала, а самому что-то придумать невозможно. Он словно рождается из ниоткуда, и этого «ниоткуда» пока слишком много, части разрозненны…

Вечер тянулся бесконечно, потом такая же бесконечная ночь сменилась не менее бесконечным утром. Поезд опоздал и вместо четырнадцати ехал двадцать часов.

Когда в середине следующего дня мы вывалились на перрон, Маша заплакала:

— Витя, мы выжили.

— Я поначалу сомневался, что это возможно, — тихо сказал Борода. — Теперь я, кажется, ничего на свете не боюсь. Кроме китайских поездов.

Маша повернула голову, чтобы на него посмотреть, и вдруг замерла с открытым ртом, из которого хотел вырваться возглас «Ой!», но застрял. Над нами медленно плыл в воздухе стеклянный вагончик.

Мася

Я увидел, как Ёшка в переноске смотрит вверх, задрал голову, но в сумке сетчатые только окна, а потолок сплошной. Принялся когтить сетку, и Витя сжалился, открыл мне молнию, придерживая за лапы, чтобы я не выскочил.

Высоко в небе качался, поскрипывая на тросе, стеклянный пузырек, полный людей.

— Мася, что это? — спросил Виктор. — Где птичка?

Ничего себе птичка, размером с нашу кухню. В пухлом брюшке отражался лежащий под ней город, сильно искаженный кривой поверхностью дна.

«Птичка» медленно направлялась в сторону гряды островерхих гор. Но это были не горы. Это был гребень дракона! Над острыми шипами двигались облачка пара — дракон дышал. Нам туда???

Виктор

Кот явно пытался что-то сказать. Он мекал и дрожал, глядя на горы. Какое величественное зрелище! Они так близко! Тяжелые облака, переполненные влагой, придавило к самым вершинам.

— Пошли, Машуля, искать наш отель. Скоро польет.

Отель нашел нас сам — хозяин встретил на вокзальной площади. Вечером он все допытывался, взяли ли мы с собой теплые вещи и насколько теплые. Жестикулировал, изображая мороз, и силком сунул мне в рюкзак свой шерстяной свитер и толстовку жены — через два дня вернете, не пожалеете.

Рано утром, предвкушая чудеса, мы купили входные билеты в заповедник и отстояли час в очереди на подъемник, но что нам этот час, после двадцати-то. Полет в стеклянном вагончике высоко над городом, потом над горами, выше, выше, — ох, в животе холодеет! Восемь пассажиров дружно охают, визжат и смеются, когда вагончик устремляется вниз, перевалив через очередную вершину. Коты перетрусили и орали, пришлось взять их на руки, пристегнув поводки. Машка щелкала фотоаппаратом, казалось, начисто позабыв ужас предыдущих суток. А я старался гнать от себя вопросы, назойливые, как рой комаров в сыром подмосковном лесу: как мы поедем обратно, достанем ли билет на самолет, сколько он будет стоить… Может, зря мы на вокзале не попытались купить обратный билет — нормальный, плацкарт или купе? Но идея провести еще день в поезде вызвала тошноту. А может, меня просто укачало.

Спустя минут сорок, преодолев последний, самый крутой взлет, мы выгрузились на вершине.

Ого, как холодно! Легко одетые пришельцы из нижнего мира, вереща и повизгивая, натягивали бесполезные