руских воров оскудели, и многих денег никакими обычаи собрати на тот [срок?] не с кого и за городы давати свеиским послом денег нечего». В итоге государю «били челом… чтоб его государевы послы с свеискими послы делали на городы, а не на денги, как бы его государеву делу было прибылнее, а его великим росииским государствам не к болшому убытку». На том и порешили.

Чтобы лучше почувствовать специфику этого заседания, сравним его с практически одновременной деятельностью риксдагов в Швеции в описании шведского историка XVII в. Юхана Видекинда. В январе 1614 г. шведский риксдаг обсуждал вопрос о продолжении войн с Польшей и Россией. Присутствующий на нём король Густав-Адольф сначала выслушал мнения вдовствующей королевы и своего кузена герцога Юхана, затем представителей сословий. Видекинд подчёркивает, что «договориться с сословиями было труднее» [здесь и далее в цитатах курсив мой. — С. С.], ибо «в простом народе зародилось смущение или как бы смутное подозрение, что его королевское величество стремится захватить чужие земли, чтобы расширить свои владения». В ходе дискуссии «его королевское величество, чтобы убедить сословия в своих миролюбивых намерениях, пожелал и милостиво повелел: 1 — если король польский откажется от всяких переговоров и соглашения на приемлемых условиях, сословия должны посоветовать, как найти другие законные: честные и верные пути к миру', 2 — по отношению к русским, если требования их будут неприемлемы, сословия должны указать, что, по их мнению, надлежит предпринять королю с тем, чтобы ни он, ни государство при этом не подверглись позору, не потерпели вреда и убытка».

Особенно бурными оказались дебаты о проблеме нахождения короля в армии, располагавшейся за пределами Швеции: «Намерение короля лично выступить против врагов было сочтено самым трудным из всех представленных им на сей раз в риксдаг проектов. Против него возражали и Государственный совет, и сословия, а равно и знатные лица, особенно государственный канцлер. Они подкрепляли многими мотивами и соображениями своё мнение, что его величеству не следует самому отправляться за границу… Хотя… совет и сословия должны были удовольствоваться решением короля [не выезжать дальше Нарвы, которая всё же формально находилась в границах королевства], тем не менее вдовствующая королева пыталась воспрепятствовать осуществлению его намерения, а под конец, когда стало видно, что сделать ничего нельзя, заявила свой протест против поездки короля и тем совершенно обособилась от других».

По вопросу же мира и войны с Польшей и Россией сошлись на следующем: «С величайшим желанием и охотой представители сословий согласны, чтобы его королевское величество заключил с Польшей или прочный мир, или по крайней мере перемирие на двадцать, шестнадцать или двенадцать лет, определяя его условия, увеличивая требования или смягчая их по собственному усмотрению. Если окажется, что король польский выступит только с неприемлемыми условиями, то представители сословий, как истинные вельможи королевства, нелицемерные советники, честные шведы и верные подданные, решили поддерживать его величество короля и отечество, жертвуя для их обороны и жизнью, и всем своим достоянием… воля всех собравшихся такова: покуда правители на русской стороне не идут на подобающие и приемлемые переговоры о мире… то сословиям считать себя в такой же мере обязанными помощью его королевскому величеству и быть готовыми к его поддержке».

Через два года Густав-Адольф выступил и на заседании особого риксдага прифронтовой Финляндии и северных шведских областей. «Многие из представителей сословий, утомлённые как описываемой, так и продолжительной польской и только что закончившейся датской войнами, стали высказывать ненадлежащие мысли вроде того, что русская война якобы ведётся более из жадности к чужой земле, чем по необходимости. Поэтому 22 января, в день открытия риксдага, король произнёс перед своими подданными прекрасную речь, в которой в основных чертах талантливо описал причины возникновения войны и весь её ход». Делегаты поддержали короля и по итогам заседания риксдага отправили письмо шведскому риксдагу с изложением своей позиции и с просьбой о помощи «людьми и необходимыми припасами».

Внешне работа собора и риксдага вроде похожа — и там и там монарх просит помощи и совета у подданных. Но компетенция обоих учреждений различна. В отличие от собора, риксдаг обсуждает вопрос не о том, какой вариант уже предопределённого в принципе мирного договора выбрать, а о том, как и на каких условиях мир возможен и нужно ли продолжать войну. Король не просто ставит вопросы — он произносит длинные речи в обоснование своей позиции, с ним ведут дискуссию, по поводу его решений выражают протест. Сам дискурс обсуждения принципиально иной: «договориться», «убедить», «возражали», «согласны», «воля всех собравшихся» и т. д. — в соборном словаре эти понятия отсутствуют. А такое явление, как письмо одного риксдага к другому, могло быть возможно в России только во время Смуты, когда создавались народные ополчения и города напрямую взаимодействовали друг с другом.

Обсуждение возможности войны с Польшей на соборе в октябре 1621 г. произошло в течение одного дня. Все присутствующие били челом «за». Но собственно решение принял не собор, а верховная власть: «Они государи [то есть царь и патриарх] приговорили за злые неправды стояти на литовского короля, и в городех бы дворяне и дети боярские и всякие служивые люди на государеву службу были готовы», — сообщают Разрядные книги. Более того, Черепнин считает, что, поскольку «текст грамоты… с соборным определением [датированной следующим за заседанием собора днём] достаточно развёрнут, можно думать, что он был заготовлен заранее»[239]. Самое же замечательное, что «решение собора носило во многом декларативный характер»[240], ибо война так и не состоялась.

Чистой воды декларацией было и решение следующего собора в 1622 г., снова одобрившего вступление России в фиктивную войну с Речью Посполитой.

С 1623 по 1631 г. сведения о соборах отсутствуют. Во время Смоленской войны 1632–1634 гг. следы соборной деятельности снова появляются в московских документах. На одном из соборов 1632 г. был провозглашён поход за возвращение утраченных в годы Смуты земель, на другом — «указал государь и святейший государь патриарх на Москве сбирать денги… с бояр, с околничих и с дворян, и с дьяков, и с гостей, что кто даст, да с гостей же и с торговых людей пятую денгу. А во все городы для тех же запросных и пятинных денег указали послать властей и дворян и подьячих». В 1634 г. был созван ещё один собор о привлечении дополнительных денежных средств на военные нужды. О присутствии на всех этих заседаниях выборных людей нет никаких данных. Собор 1637 г. обсуждал организацию обороны от нападения крымских татар, выборных там, похоже, не было, соборный приговор изложен в форме царского указа. «Неправды» крымчаков стали темой