Шрифт:
Закладка:
Невдалеке остановилась коляска с зеленым верхом. И чуть поодаль – такая же, тоже с зеленым. И вон там, у моста, – с зеленым… И еще… Да много тут таких! Как в СССР – белых «жигулей» или в современной России – серебристых «логанов». У каждого второго, не считая каждого первого. Ах, ну к чему ж вся эта подозрительность? Никто здесь про тайное задание Дениса не знает, не ведает, да и кому нынче есть дело до грязного августейшего белья, давно уже пропахшего плесенью? Хотя… нет. Как раз есть кому. Иначе б Давыдова сюда не вызвали.
Особняк баронессы, бело-бирюзовым фасадом своим выходивший прямо на Невский проспект, выглядел очень даже солидно и богато. Лепнина, колонны и все такое прочее. Правда вот золоченые ворота, ведущие во внутренний двор, оказались запертыми, и Давыдову стоило больших трудов подозвать привратника. Голос сорвал, покуда дозвался!
– Эй, эй, милейший! Да есть тут хоть кто-нибудь? Эгей!
Ага! Явился не запылился! Со двора к воротам неспешно подошел пегобородый мужик в распахнутом на груди армяке и треухе, залихватски сдвинутом на затылок, как любят носит дембеля и мелкоуголовные элементы, в просторечии именуемые шпаной. Молча отворив ворота, привратник поклонился и показал рукой на едва расчищенную от снега дорожку, ведущую через внутренний двор к парадному крыльцу. Вокруг веяло какой-то неухоженностью, запущенностью, как бывает, когда хозяев нету. И впрямь предчувствия гусара не обманули?
Баронесса оказалась в отъезде, о чем уже с порога сообщил слуга в засаленной ливрее:
– А хозяйка уехавши! В Ниццу. Будет когда? Дак к осени возвернется, ага.
– К осени, значит… – Давыдов покусал ус. – А кто тут из старых слуг есть?
– Из старых? – Лакей, молодой парень, сутулый и тощий, с бледным петербургским лицом, почесал нечесаную шевелюру. – Это надо у метрдотеля спросить, у Фомича.
– А ты-то сам давно служишь? – пройдя в парадную, уточнил Дэн.
– Я-то? Да по весне уж с полгода будет.
С полгода… Однако – н-да-а-а…
– Ты вот что, голубчик. А ну-ка, зови мне этого твоего Фомича.
– А чего его звать-то? – ухмыльнулся парень. – Эвон он, во дворе, снег чистит. Посейчас, барин, покличу…
Метрдотель чистит снег во дворе! В грязном армячишке… Он же – и привратник, а лакей, видно, прислуга один за всех. Давыдов покачал головой, решив, что с деньгами у бедной вдовицы явно не очень. Только вот тут же возник вопрос: на какие-такие шиши баронесса в Ниццу укатила?
Между тем метрдотель Фомич явился-таки с улицы, поставил лопату в угол и, отряхнув от налипшего снега валенки, снова поклонился Денису:
– Спрашивали меня, вашество:
– Да мне бы барыню твою… Или хотя бы из старых слуг кого.
– Из стары-ых… – Метрдотель-привратник покачал головой и неожиданно задал вполне логичный и трезвый вопрос: – А с какого, собственно, времени старых?
– Ну те, кто служил здесь лет двенадцать назад… Да хотя бы десять.
– Ох ты ж! – удивленно ахнул Фомич. – Да с тех пор, барин, почитай, одна Аграфена осталась, служанка. Так она с барыней, в Ницце.
– Везет же некоторым. – Язвительно хмыкнув, Денис взял слегка обалдевшего от такой фамильярности привратника под руку и, отведя в уголок, задушевно спросил: – А что, братец, барыня-то твоя, я вижу, богатенько живет?
– Богатенько? – Метрдотель аж крякнул. – Да что вы, барин! Кто вам такое сказал? Раньше-то, при старом бароне, не жаловались. А как тот помер, хозяйка все денежки-то растранжирила, спустила! То балы, то, прости господи, вояжи…
– И что, быстро спустила? – как бы между прочим уточнил Дэн.
– Да быстро, барин… – Фомич покивал. – Года два-три…
– А сейчас, говоришь, в Ницце?
– Еще и в Италию заедет, – усмехнулся метрдотель. – Спросите, на какие шиши? А любовь у нее, вот! Воздыхатель дал.
– Что ж, рад за твою хозяйку, голубчик! – подкрутив усы, Денис просиял лицом. – Любовь – дело хорошее! А сколько, если не секрет, госпоже твоей лет-то? Я чего спрашиваю… Присматриваю особняки на продажу!
– Ага-а… – шмыгнув носом, протянул Фомич. – Теперь оно поня-атно… Не-а, не продаст барыня дом, коли уж нашелся воздыхатель…
– Так лет-то сколько?
Привратник всплеснул руками:
– Дак вот я и говорю: лет-то ей уж много, тридцать восемь! В этаком-то возрасте о душе пора думать, а не о, прости господи, любовниках.
– Ничего-ничего! Как сказал поэт, любви все возрасты покорны… Так, говоришь, не продаст она дом? – Вытащив из кармана полтину, Давыдов, словно бы так, машинально, повертел ее в руках…
Светлые глаза привратника вспыхнули алчностью:
– Я ведь, господин хороший, могу и поспрошать… Ну как барыня-то вернется…
– Вот это славно бы! – Монетка тут же перекочевала в широкую ладонь метрдотеля.
Денис широко улыбнулся и, похлопав собеседника по плечу, спросил, давно ли баронесса завела себе столь состоятельного возлюбленного.
– А, господин хороший, недавно. И года не прошло!
– Что ты говоришь! И года…
Покачав головой, Дэн еще и поцокал языком… И тут его эмоции были совершеннейше неподдельными: по словам Вязмитинова, примерно в это же время – где-то с полгода или год – кто-то начал усиленно интересоваться теми приснопамятными событиями, для прояснения коих гусар сюда и прибыл.
Значит, что же… Похоже, что кто-то устранял свидетелей! Стареющую баронессу отправил куда подальше, да и людей попроще, верно, можно было тоже спровадить… Только куда надежнее – на тот свет! Если так, следовало поторопиться.
– Значит, голубчик, старых-то слуг совсем в доме не осталось?
– Говорю ж, нет.
– Ну ты это… про дом-то не забывай.
Добавив к полтиннику двугривенный, Денис Васильевич вышел, провожаемый беспрестанно кланяющимся привратником-метрдотелем.
– Уж я-то – да, уж за мной не пропадет. Не сомневайся, мил человек, не забуду.
Между тем в воздухе уже дышал синевою сырой петербургский вечер. Хотя и было еще часа четыре или пять пополудни, однако же в столице, как всегда зимой, темнело рано. Вот уж поистине метко сказано: там, где летом белые ночи, зимой черные дни.
Экипажей на Невском, пожалуй, еще прибавилось, уже зажигались фонари, и проносившиеся пролетки обдавали прохожих брызгами. Все вокруг казалось каким-то расплывчатым, зыбким, как на картинах импрессионистов, какого-нибудь там Моне или Коровина. О последнем, кстати, Дэн когда-то писал реферат. Кажется, на втором курсе. Или на
