жизнь на несколько минут, для того чтобы проститься с родными.

В безжизненное, неподвижное, почти мертвое тело влили шампанское. (Как известно, действие алкоголя прежде всего сказывается на мозге.)

Почти в одно мгновенье произошла такая невероятная перемена, что просто трудно представить, не видя этого.

Серое, мертвое лицо оживилось и покрылось легким румянцем. Глаза открылись. Руки сделали плавный жест. Старуха села на кровати и, как бы продолжая только что брошенный разговор, внятно и отчетливо сказала: «Но где же, в самом деле, Саша? Почему он не приходит?»

Ее родственник, почти потрясенный такой картиной, едва передвигая ноги, подошел к старухе.

Она оживленно беседовала с ним несколько минут, потом, схватившись рукой за сердце, откинулась на подушку и умерла.

Повышенная скорость при ее состоянии была смертельна.

Между прочим, этой повышенной скоростью можно объяснить целый ряд казалось бы необычайных явлений.

Вот хотя бы такое явление.

В одной умной и замечательной книге говорится о «таинственном» инстинкте человека — о радости катастрофы[69]. О том, что — вот таинственное явление, которого нам не понять.

В самом деле, какая невероятная и на первый взгляд непостижимая вещь — человеку свойственно радоваться при виде какого-нибудь разрушения, катастрофы, стихийного бедствия. (Эта радость, конечно, бывает тогда, когда сам человек вне опасности.)

Откуда, в самом деле, из каких глубин психики вырастает эта радость, почти восторг?

Как часто приходится видеть веселые лица, искрящиеся глаза, смех и улыбки при самых неподобающих условиях — наводнении, катастрофах, пожаре и так далее.

Я долгое время не мог найти объяснения этому. Я пробовал решать это сложными путями.

Мне казалось, что это тот древний инстинкт, та радость человека, спасшегося от стихийных бедствий, радость, которая осталась в глубине психики.

Но, конечно, это решение было недалеким и, я бы сказал, идеалистическим. Эта радость, несомненно, возникает от физиологических причин. Нам известно, что некоторое обилие кислорода заставляет животное крайне оживляться и даже, пожалуй, радоваться — прыгать и делать бурные движения.

Необычайная картина разрушения или катастрофы настолько увеличивает нервное раздражение, настолько повышается работа мозга и всех органов, что возникает та повышенная скорость всего тела, которая и приводит человека к крайнему оживлению и даже радости. Но эта радость не относится к виденному. Эта радость возникает от повышенного обмена веществ, от обилия кислорода, от всей необычайной скорости, которая непривычна человеку.

Конечно, такая радость катастрофы, быть может, не всем свойственна. Слишком плохие нервы или слишком хорошие, вероятно, не знают такой реакции.

Тут, предвидя некоторые возражения, мы должны оговориться.

Мы постоянно подчеркиваем необычайную роль мозга в жизни всего нашего хозяйства.

Нам нежелательно, если кто-либо сделает неправильные выводы.

Я вовсе не переоцениваю роли мозга. Тут требуется разъяснение.

Вот какой разговор был у меня однажды с одним известным критиком, ныне умершим, В. П. Полонским[70].

Я жил в Гаграх, где находился тогда Полонский. Это было примерно за несколько месяцев до его смерти.

Мы часто с ним ходили по набережной, гуляли и разговаривали. Однажды я рассказал ему об идее этой книги. Он был чрезвычайно заинтересован идеей, много об этом думал и каждый день, встречаясь со мной, расспрашивал о подробностях.

Однако с одним положением он не согласился. Он сказал, что я слишком, по-видимому, преувеличиваю значение мозга. Что это, вероятно, не так. Что существует целый ряд простейших видов, которые вовсе лишены мозга. И тем не менее их жизнь не подвергается никаким случайным отклонениям. Что тут вся суть, видимо, в тех химических элементах, которые вырабатывают секреты.

Полонский был, конечно, в основном прав. Мне тоже казалось, что преобладающую роль в жизни нашего тела играют те внутренние химические процессы, которые выполняются железами секреции. Но тут не следует забывать роль мозга, который тесно (и взаимно) связан с деятельностью этих желез. Мозг дает толчок к этой работе и является как бы регулятором.

Полонский привел пример, что сейчас происходят любопытные опыты — у животного вырезают мозг, и тем не менее оно продолжает жить и живет месяцами. Бабочка, лишенная мозга, продолжает даже летать.

Эти примеры мне были известны. Они как раз отлично доказывали мою мысль.

В самом деле, а как живут эти животные, лишенные мозга? Оказывается, крыса с вырезанным полушарием мозга не имеет ни потребности есть, ни каких-либо других потребностей.

Ее надо искусственно кормить, иначе она умрет через несколько дней. И полет бабочки лишен всякого смысла — она делает это механически.

Я не переоцениваю мозг. Хозяйство может продолжать работу без участия мозга. Но как идет эта работа?

Мозг является как бы регулятором хозяйства. При здоровом мозге, при его правильной, нормальной работе, мозг, быть может, и не имеет решающего значения для здоровья всего организма. Однако неправильная работа мозга немедленно приводит в расстройство весь организм. Если это управление врет и его не подправлять, происходят неисчислимые беды, пока все не заканчивается катастрофой.

XIII

Недавно вышла в Госиздате чрезвычайно интересная книга английского ученого и астронома, профессора Кембриджского университета Джемс Джинса[71].

Книга называется «Вселенная вокруг нас».

Эта книга замечательна во многих отношениях. Это одна из редких серьезных книг, написанных отличным, легким и даже изящным языком. Книга, несмотря на всю серьезность, читается как увлекательный роман. Однако для человека, мало знакомого с астрономией, книга все же трудна.

Книга написана в 1930 году, так что в ней представлены сравнительно последние данные о состоянии астрономии и о всех открытиях, сделанных за последние годы.

Между прочим, Джинс, пожалуй, впервые пытается показать размер Вселенной или, во всяком случае, хочет дать приблизительное понятие о размерах. Это он делает чрезвычайно остроумным способом. Размер Вселенной он показывает, так сказать, на макете, на воображаемой модели.

Решает это он так. Прежде всего он определяет масштаб модели.

Земля ежегодно описывает вокруг Солнца путь длиной в один миллиард километров (делая 30 километров в одну секунду).

Представим весь этот путь в виде булавочной головки диаметром в 2 миллиметра. Солнце сократится в ней до крошечной пылинки размером в 0,01 миллиметра. Земля будет пылинкой настолько малой, что ее нельзя будет рассмотреть в микроскоп.

Вот микроскопический масштаб этой модели. Что же получается? Получается, что даже при столь незначительном масштабе ближайшая от Земли звезда, так называемая Ближайшая Центавра[72], в этой модели будет помещена на расстоянии 200 метров.

Расстояние этой звезды от Земли во Вселенной равно 40 биллионам километров. Эта астрономическая цифра почти ничего не говорит нашему воображению. Тут требуется перевести на более наглядный язык. Скорый