После Академии Гилджон вел свою тележку по маленьким улочкам, бормоча что-то себе под нос. В многоквартирных домах стоял кислый запах, а из высоких труб за домами валил темный, почти зеленый дым, которого, казалось, не хотел даже ветер.

— Будь я проклят, если поведу тебя к ведьме, девочка! — Гилджон неожиданно повысил голос и повернулся на своем сидении. — Мне не нравится, как она на меня смотрит. К тому же дорога до монастыря очень крутая, мул не справится.

Гесса отпрянула в дальний угол клетки, подняв руки. Ведьма, маг, Академик — для нее все они были одинаковыми, все звучали устрашающе.

— Сначала я отвезу мальчика в церковь. Священник знает свое дело. Не осудитель, этот мужик. — Гилджон тряхнул поводьями, и Четыре-ноги ускорил шаг. Небо над головой было угрюмым, а воздух — тяжелым от жары, которая заставляла тело покрываться потом.

Они миновали мрачные улицы восточной части города и поднялись по обсаженным деревьями аллеям в более богатый квартал, где над морем черепичных крыш возвышались шпили огромного собора, бросая вызов небу. Гесса чувствовала себя так же неловко, проезжая мимо жителей Истины, как и под пристальным взглядом Академика.

— Они не похожи на настоящих людей... — прошептал Маркус рядом с ней.

Гесса кивнула. Все они, старые или молодые, независимо от крови или цвета кожи, казались другой породой, ослепительно чистыми, полнокровными, их одежда была странной и дорогой. Гесса однажды видела мэра Морлтауна, когда он проезжал мимо их деревни на своей лошади. Здесь даже он выглядел бы потрепанным, а краски его одежды — тусклыми.

Гилджон остановился под большим деревом и выпрыгнул на дорогу.

— Я прикрою вас. Оставайтесь в укрытии. — Он вытащил шкуры, которые вешал, когда шли дожди, и просунул их через решетку. Гесса и Маркус укрылись под ними.

Какое-то время они ехали в удушливой темноте, и только переход с булыжника на мощеную дорогу и обратно отмечал их путь.

— Мне не понравилась эта женщина, — сказал Маркус.

— Академик? Она была... странной.

— Моя прабабушка была земляной ведьмой. Она говорила, что марджал, которые работают с землей, не обманывают, как остальные. Вот почему они нас ненавидят.

— Обманывают? — Гесса приподняла край шкуры, чтобы увидеть лицо Маркуса.

— Обманывают. — Он приложил руку к шее, где женщина оставила синюю отметку. – Племя марджал познало глубочайшие тайны своего мира, вкусило его кровь, познало его до самых корней и за их пределами — это позволяло им работать с ним своим разумом, черпать его силу, понимать его зверей и черпать его огонь. Но это не тот мир, он принадлежит кому-то другому. Если ты берешь слишком много, Абет забирает это обратно. Это место все еще принадлежит Пропавшим.

Гилджон снова остановился:

— Ждите здесь.

Спустя целую вечность, а может быть, и пару минут, Гилджон вернулся и загнал тележку за угол в какое-то гулкое место. Он остановился и снял шкуры, оставив Гессу слепой на дневном свете.

Сначала она увидела, что они находятся в огороженном высокой стеной саду на посыпанной гравием дорожке, ведущей к дому. Затем поняла, что настолько величественного дома никогда не видела, что окна под огромными перемычками из песчаника украшены листами стекла больше ее головы, которых удерживают перекрещивающиеся деревянные рамы.

— Священник выйдет через минуту, — сказал Гилджон. — Покажи ему, что он ищет, мальчик. Он не тот человек, которого ты захочешь разочаровать.

Гесса прошаркала вперед, чтобы сесть на задок повозки, а Маркус выбрался наружу и встал рядом с Гилджоном у Четыре-ноги. Стены сада, казалось, сдерживали то немногое, что мог предложить день, воздух висел близко и влажно вокруг них.

— Он священник? — спросил Маркус.

— Церкви Предка, так что следи за своим языческим ртом.

— Я не язычник...

Главная дверь дома открылась, и на пороге появился изысканно одетый мужчина. Он окинул повозку и троих путников неодобрительным взглядом, словно их присутствие могло испортить темно-синий бархат его одежды. Мгновением позже священник вышел наружу, за ним — широкоплечий охранник. Гесса уставилась на них, приоткрыв рот. Слуга был одет богаче, чем кто-либо из тех, кого она когда-либо видела, но священник носил мантию из темной материи, которая, казалось, блестела, даже когда поглощала свет — она была настолько толстая и со столькими складками, что могла покрыть клетку, которая в течение многих месяцев была ее домом. Золотые цепи сверкали на обоих его запястьях, аметист размером с куриное яйцо свисал с цепочки из плетеного золота на шее. В правой руке он держал посох из серп-дерева, на конце которого были выгравированы альфа и омега Предка, причем каждая буква была инкрустирована серебром.

— Гилджон. Надеюсь, твой приезд остался незамеченным. Что у тебя есть для меня? — Священник говорил с небрежной властностью, не пытаясь скрыть своего отвращения.

— Мальчик, ваша святость. Истинная кровь марджал. Я сразу же подумал о вас. Он из тех, кого посылают в монастырь на побережье. В нем больше, чем прикосновение, из него можно сделать прекрасного Мистического Брата. — На дороге Гилджон правил ими железной рукой и обращался с фермерами в Серости так, словно был лордом, раздающим милости. Но здесь, с каменным домом, возвышающимся перед ним, и классическими садами за спиной, он сам казался крестьянином, раболепным и неловким.

— У меня было семь мальчиков от тебя, Гилджон. Аббат Тай сообщает, что только в двух из них было заметно прикосновение марджал, и один из них был полудиким. — Священник спустился по ступенькам, пристально глядя на Маркуса. — Дикие должны быть сломаны как можно раньше, если их надо сохранить. Сломайте их должным образом, и их умы могут быть переучены на более полезные цели. Но это требует больших усилий.

— У этого сильные признаки, ваша святость, очень сильные. По меньшей мере пол-кровка! И умный. Мог бы вдвое быстрее работать с сигилами. — Гилджон кивнул.

Священник, хотя и невысокий рядом со своим охранником и Гилджоном, навис над Маркусом. Он выглядел стариком — седые волосы, грубое, но глаза оставались острыми; взгляд скользнул по Гессе и отбросил ее. Его рука, когда он потянулся к мальчику, была быстра, как змея. — Работник с сигилами? — Его рука сомкнулась на запястье Маркуса. — Или дикий мальчик? — Резкий рывок заставил Маркуса с криком броситься вперед.

Как ни быстр был священник, Четыре-ноги двигался быстрее: он наклонился и укусил пальцы, сжимавшие запястье Маркуса. Священник с проклятием отпустил запястье, и Четыре-ноги принялся реветь так громко, что горничные подбежали к окнам верхнего этажа и уставились на него.

Гилджон, бормоча извинения, шагнул вперед, чтобы проверить руку, которую священник прижимал ко рту, но стражник отбросил его назад, ударив прямой рукой в грудь.

— Никогда раньше не видел, чтобы этот мул кого-нибудь кусал, ваша святость, клянусь правдой Предка! — Гилджон обхватил Маркуса за шею и поставил за собой. — В парне марджал, как вы и сказали, ваша святость. Дикий. Но эмфи может работать и на людях, если его правильно обучить. Такое влияние может стать золотом в вашем кармане.