Наши движения совершенно сумбурны: руки и ноги путаются друг в друге, одежда летит в камин, чуть не поджигая весь дом. Мы валимся на пресловутую шкуру медведя, еще час назад ненавистную — сейчас лучшее место на земле. Одежда спасена, но спастись от возгорания самой — задача невыполнимая. Горит каждый нерв, каждый участок кожи, которому достаются поцелуи.

Плечи, грудь и живот. Миша доходит до самого низа и останавливается возле шрама от аппендицита. Доктор-коновал разрезал четырнадцатилетнюю девчонку без всякого сострадания, поэтому даже спустя годы это выглядит ужасно. Давно собиралась спрятать его под умелой чернильной лозой, но все не решалась. Мало кто из мужчин уделял ей внимания, но сейчас Миша на удивление сосредоточен. Обводит края дрожащими пальцами и поднимает на меня странный взгляд.

Что? Что такого он там увидел?

Его глаза горят ярче пламени камина, когда он смотрит на меня, поглаживая шрам на животе. Косой и длинный, словно мне пересаживали жизненно важные органы, а не вытягивали какой-то вшивый аппендицит. Хорошо затянувшаяся и все же уродская белая полоса на пол живота. Но во взгляде Миши нет отвращения, только странный огонь. Может, сзади все же разгорелся пожар, который отражается сейчас в этих темных зрачках, поглотивших туманную радужку?

Я оглядываюсь, чтобы убедиться: нет. Это пылает внутри него.

Муж — бывший, настоящий, с которого хочется снять все эти запутывающие ярлыки — снова опускается вниз с поцелуями. На этот раз не жадными и колючими, а наполненными такой нежностью, что меня всю выгибает. Он касается кожи едва-едва, опаляя мокрые следы теплым дыханием, а затем начинает снова: медленно, чувственно, словно боготворя.

Я наблюдаю за его склонившейся головой из-под опущенных век и задыхаюсь.

Каждое касание — сжатие легких до предела. Каждое тихое слово — остановка сердечной мышцы.

«Красивая».

«Какая же красива».

«Спасибо».

Меня скручивает от странных слов благодарности, я раскалена до такого предела, что почти готова расплакаться, когда жесткие ладони опускаются ниже и подцепляют кружевную ткань. Легкая вискоза ощущается драпом, сдирающим нежную кожу — вот настолько пылает тело.

Я приподнимаю бедра, чтобы помочь Мише, не растягивать пытку. Его поцелуи опускаются ниже, раскаленные губы касаются косточки на бедре, заставляя почти кричать, а пальцы…

— Мама! — не удерживаю тихого выкрика и распахиваю глаза.

Боже, боже, боже. Поворачиваю голову, желая заглушить крики в шкуре трофейного медведя, и натыкаюсь на любопытный взгляд.

— Миша, — шепчу я, ища его голову рукой. — Миша! — запускаю пальцы в жесткие волосы, чтобы оторвать от себя. — Он смотрит, — приподнимаюсь на локтях, пытаясь перевести дух, дыхание, вернуться из астрала в свое бренное возбужденное тело.

Потому что Марсель не спит. Не кричит, сидит в автокресле и просто смотрит с высоты дивана на двух полуголых родителей своими круглыми глазами-бусинками.

Черт. Мой ласковый йети поднимает затуманенный взор на меня, еще не придя в эту реальность. Через мгновение тьма в его взгляде рассеивается, и он поворачивается туда, откуда на нас смотрит сын. И Какао. Собаки, оказываются, тоже любители подглядывать.

Протяжный выдох и тихий смех гасит мой живот, куда падает голова мужа.

Я падаю на спину и прикрываю лицо сгибом локтя. Тело все еще трясет от накопившейся и нерастраченной энергии. Если такое происходит все время — понятно, почему наш брак пошел под откос. От воздержания! Марсель — лучшее средство охраны маминой чести. И жесткого целибата у нее же.

Миша подтягивается выше и ложится рядом со мной, кладя руку мне на подрагивающий живот. Его возбуждение так же явно, как и мое, упирается мне в ногу и вызывает новый поток раздражения, потому что я очень, очень хочу изучить все, что йети-муж от меня прячет. Но заниматься этим при ребенке… странно даже для такой не принципиальной женщины, как я.

— Он еще ничего не понимает, — опаляет дыханием чувствительное ухо Миша. Его пальцы все еще обводят шрам по краям, словно обрисовывая его или боясь причинить дискомфорт.

— Ты предлагаешь?.. — я разворачиваюсь к нему лицом и упираюсь носом в небритую щеку. Его густой мужской запах забирается в ноздри и тело снова затапливает волна желания.

— Нет, просто если ты волнуешься, что он это запомнит… Не запомнит.

Я издаю совершенно жалобный стон. Не запомнит. Понятно. А что делать с неутомимым желанием? Как же унять теперь это невыносимое покалывание в каждой клетке, как утолить жажду, которую так умело возвел до максимума в моем теле этот мужчина?

— Но мы же продолжим? — прикусываю колючий подбородок.

— Вечером, — обещает муж.

Миша перекатывается на другой бок и тянется за футболкой и моими штанами.

— Кажется, вселенная подает знаки, что пора сменить одежду, — хмыкает он, разворачивая ко мне опаленную горловину. Мы были очень эмоциональны.

Я нехотя поднимаюсь на ноги и натягиваю штаны. Пристальный взгляд Миши снова приклеивается к шраму, и я неловко прикрываю его рукой, ища толстовку. Я не стесняюсь этого огреха своей кожи, но такое внимание к нему все равно смущает.

Зачем он так? Разве нет негласного правила не смотреть на уродство напрямую и делать вид, что упорно его не замечаешь? Все мои партнеры именно так и поступали, за что моя самооценка весьма им благодарна.

— Не надо, — глухо говорит Миша, все еще сидя у моих ног. — Он тебя только красит, — убирает мою руку и снова целует, на этот раз смотря прямо мне в глаза.

Новый поток жара окатывает низ живота, стекая до самых кончиков пальцев ног.

Дикий секс, а не мужчина. И как я сразу не разглядела?

Даже не пытаюсь скрыть улыбку, когда натягиваю худи и вынимаю Марса из автокресла.

— Ну что, красавчик, понравилось представление? — спрашиваю у агукающего человека. Судя по тому, что он не стал орать, как бешеный, едва открыл глаза — представление было завораживающим. Лучше дурацких мультиков по ТВ. Но повторять не будем.

— Посмотри подгузник, я пока разведу ему кашу, — уже собранный, хоть и все еще обнаженный по пояс, говорит муж.

Он проходит мимо, оставляя поцелуй на моей макушке и быстро поднимается по лестнице на второй этаж. Смотрю вслед удаляющейся спине и ловлю себя на мысли о глупом чувстве, сродни счастью. Впервые за все эти безумные дни, даже не дойдя до финальной и моей излюбленной части отношений, я испытываю что-то сродни удовольствия. Мне нравится мужчина, который рядом со мной, нравится смешной ребенок на моих руках и даже собака с умными глазами у ног. И дом этот нравится, и то, что готовит сегодняшний вечер тоже. Очень. Предвкушение всё только усиливает.

— Ну что, Марс, где там наши подгузники?