Шрифт:
Закладка:
А как убедительно выглядело бы это в докладе о злодейском заговоре в высших эшелонах ОГПУ, который удалось раскрыть и предотвратить лишь благодаря его, Якова Агранова, бдительности! После такого судьба всех имеющих отношение к заговору лиц не вызывала бы ни малейших сомнений — молниеносное следствие, закрытое заседание трибунала Высшей Коллегии, на котором, несомненно, будет председательствовать он сам — после чего немедленное приведение приговора в исполнение. Причём эта участь не минует и Ягоду — пусть он сам и прямо не упоминается в списке заговорщиком — но ведь знал, не мог не знать, как минимум, относился к их плану благосклонно и старался не мешать. А значит — несёт ответственность вместе с прочими, и вместе с ними же встанет к стенке. Менжинского, скорее всего, не тронут, да и сколько ему осталось, с его-то болезнями — отправят в отставку, доживать свой век на какой-нибудь номинальной должности. И тогда единственным кандидатом в Председатели ОГПУ останется он, Яков Агранов — и Сталин, несомненно, поддержит его выдвижение на этот пост, он умеет ценить верных людей.
Но — не срослось. И виновных тут, пожалуй, нет — «Махаон» прав, дело в недостаточной изученности предмета. А значит — пусть Барченко работает дальше, а Бокий с Трилиссером — продолжают строить свои козни. Уж он-то за ними приглядит, а сам — появится на сцене только в последний, решающий момент и сорвёт планы фашистско-империалистических (а каких же ещё?) наймитов и прихвостней.
Он ещё раз пролистал доклад, делая карандашом пометки на полях. Решено: пусть «Махаон» вербует этого парня, Алексея Давыдова — раз уж дело затягивается, то ещё один толковый осведомитель лишним точно не будет, тем более. А ведь он может стать не просто осведомителем — Агранов привык полагаться на свою интуицию, и сейчас она прямо-таки вопила, что этот парень преподнесёт ещё немало сюрпризов…
Что до самого заговора, то лучше пока позволить ему развиваться своим чередом — ни на секунду не прекращая наблюдения, разумеется. Барченко, как ни крути, добился определённых успехов, так что сейчас лучше всего не делать резких движений и подождать. Если у Агранова и были сомнения, то после сообщения «Махаона» о бойне, устроенной сорвавшимися с привязи «мертвяками», от них не осталось и следа. Даже неудача — они ведь считают, что Барченко с Гоппиусом потерпели неудачу? — обернулась поразительными результатами, а что-то будет дальше, если они воплотят в жизнь свои идеи, о которых упоминает «Махаон»? Надо только набраться терпения, выждать — и вовремя прихлопнуть руководство заговора, не дав им возможности воспользоваться плодами своих усилий. Ведь в противном случае — кто знает, какие силы они смогут вызвать из преисподней, чтобы обрушить на политических противников? Нет, эти силы должны подчиняться только ему, и тогда… вот тогда и посмотрим, кто окажется на вершине пирамиды власти, а кто разобьётся о камни у её подножия!
— Итак, Александр Васильевич, вы потерпели неудачу.
Снег скрипел под сапогами начальника Спецотдела ОГПУ. Вынужденный сорваться с важного совещания, которое проводил сам Ягода, он ясно понимал, что это будет стоить ему омерзительного скандала не далее, как сегодня вечером. И произойдёт это в присутствии коллег и соратников, что делало такую перспективу совсем уж невыносимой. Но ждать окончания говорильни было выше его сил — ждать, сознавая, что Барченко торчит на ходынском аэродроме, готовый в подробностях изложить то, о чём он только и думал последние несколько суток.
И вот — изложил. Уж лучше бы молчал, право слово…
— Я предупреждал о такой возможности. — ответил учёный. Вид у него был изрядно потрёпанный, щёку украшала свежая глубокая царапина. — В конце концов это научные исследования, и никаких гарантий успеха тут быть не может. Либенфельс, вон, занимался этим куда дольше нас, и всё равно…
— Только не надо снова о Либенфельсе! — оборвал его чекист. — В вашем распоряжении было гораздо больше ресурсов. Книгу эту чёртову — и ту мы вам отыскали, хотя это было очень нелегко устроить. И в результате — что? Полный провал! Обгадились, Александр Васильич, жидко обгадились…
Барченко скривился — обычно Бокий, даже в минуты крайнего раздражения, не позволял себе переходить определённые границы. И то, что он прибегнул к подобным выражениям, означало только одно: дела обстоят паршивее некуда. И может, и ещё того хуже.
Тем не менее, сдаваться Барченко не собирался. Да кто он такой, этот студент-недоучка, изгнанный за неуспеваемость из Горного института, чтобы учить его, профессора и признанного знатока оккультных наук, как вести исследования? Хотя — среди соратников Бокия по Высшей коллегии ОГПУ образованные люди вообще редкость. Менжинский, выпускник Императорского университета и Артузов с отличием окончивший металлургическое отделение Политеха — это скорее белые вороны, исключения. Общий же тон задают недоучки и откровенно малообразованные типы, всякие там Петерсы, Мессинги и Лацисы. Да и сам Дзержинский высшим образованием похвастать не мог — за плечами у Железного Феликса имелось лишь восемь классов казённой гимназии, после которых он подался прямиком в профессиональные бунтари.
И, тем не менее, раздражать Бокия лишний раз не стоит — в конце концов, именно от него сейчас зависит, исполнится ли заветная мечта учёного то, к чему он шёл всю свою сознательную жизнь? Высокопоставленный чекист мог одним словом похерить все его планы — а мог точно так же, одним отданным распоряжением запустить в ход механизм, позволяющий воплотить из в реальность.
То, что Бокий мог попросту поставить его к стенке, как опасного свидетеля, посвящённого во все детали замысла — причём не утруждая себя следствием, дознанием, трибуналом, и прочими скучными процедурами, — Барченко даже в голову не пришло.
— Вы в самом деле искренне полагаете, Глеб Иванович, что девять женщин могут родить ребёнка за один месяц? — язвительно осведомился он. — К вашему сведению, ресурсы, которые вы столь любезно предоставили в моё распоряжение, играют в этом деле далеко не главную роль. Да, они необходимы, но лишь для того, чтобы реализовать полученные знания.
