Но фарш уже провернут. Эредитато представил свои результаты в центральной аудитории – в том историческом месте, откуда сообщалось о величайших открытиях, – и его доклад привлек к себе, как и ожидалось, планетарное внимание: сотни статей, десятки интервью, несчетное количество веб-сайтов. Даже я, хотя я тут никаким боком, получил десятки поздравлений по телефону и по электронной почте – по случаю нового замечательного результата ЦЕРН. И мне приходилось прикусывать себе язык, чтобы не сказать открытым текстом, что я по этому поводу думаю. Давая официальные комментарии, я изо всех сил пытался сохранять спокойствие: “Эксперимент интересный, но… необходимо тщательно проверить, прежде чем… нужны подтверждения в других экспериментах… бла-бла-бла”.

Недоумение еще больше возросло, когда выяснилось, что коллаборация в OPERA расколота до такой степени, что даже не все ее члены поставили свои подписи под публикацией. Это свидетельствовало о том, что во внутренних механизмах эксперимента не все функционировало так, как надо.

Как мы уже видели, когда в больших коллаборациях регистрируется некий неожиданный результат, сразу запускается процедура верификации и проверок, которая должна быть тем более глубокой и всесторонней, чем более резонансным и значимым в научном плане может оказаться предполагаемое открытие. Организовать процесс валидации[41], убедиться, что никакая мелочь не ускользнула от внимания, – главная задача ответственных лиц эксперимента. Без такого механизма внутренних проверок CMS каждый день открывал бы то экстраизмерения, то суперсимметричные частицы. В таких сложных устройствах достаточно пустяка, чтобы появился сигнал, похожий на те, которые могли бы опрокинуть всю картину мира. Это может быть и недостаточно откалиброванный детектор, и дефект в электрической цепи, и банальная электромагнитная помеха, и незамеченный шумовой фон, и забытый баг в одной из бесчисленных строчек кода… перечислять тут можно до бесконечности.

По сути, речь идет об энтропии. Есть тысячи разных способов произвести скверное вино, но лишь один (с незначительными вариациями) – дать жизнь настоящему “Сассикайя”. То же самое правило работает в физике. Не существует магического рецепта, который защитит тебя на все сто процентов, но достаточно пренебречь какой‑то одной из контрольных процедур – потому, что слишком торопишься, или потому, что тебя манит свет прожекторов, – и результат наверняка окажется катастрофическим. Поэтому нам требуются выдержка и хладнокровие. А самое главное – в таких решениях должны принимать участие все физики эксперимента. Ты обязан сразу обратиться к тысячам умных и компетентных экспертов, чтобы они искали в твоих рассуждениях не замеченные тобой слабые места.

Именно для этого как раз и нужна максимальная прозрачность внутри эксперимента. Все должны иметь полный доступ ко всей информации. Все должны осознавать свое право / свою обязанность нелицеприятно критиковать результат, полученный одной из аналитических групп. Все должны получить полный доступ к каждой детали проводимого исследования и быть в состоянии провести его заново. Если результат подразумевает резонансные последствия, ты должен обязательно обратиться ко многим независимым группам с просьбой воспроизвести его, используя абсолютно другие методы и программное обеспечение. Принципиально важно в этом процессе забыть об иерархиях и авторитетах. Много раз я видел в CMS совершенно юных студентов, которые одним простым вопросом разбивали результаты, представляемые известными профессорами.

Увы, приходится признать, что, несмотря на любые усилия, ошибки все равно происходят. От них не застрахованы никакие эксперименты, даже самые знаменитые. В 1985 году UA1, эксперимент, руководимый Руббиа, объявил об открытии топ-кварка с массой 40 ГэВ. Но UA2 не смог воспроизвести результат, и очень скоро оказалось, что Руббиа совершил ошибку; правда, полученная им незадолго до того Нобелевская премия защитила его от более тяжких последствий, чем краткосрочная потеря доверия. Ну, а о ложной тревоге на LEP по случаю несостоявшегося открытия бозона Хиггса на 115 ГэВ я уже говорил… и этот “скорбный список” можно продолжить.

Когда ты двигаешь вперед свои отряды для исследования новых территорий, то должен принимать в расчет вероятность где‑то споткнуться. Тебе надо признать, что среди сотни экспериментов за гранью возможного окажутся и такие, что дадут бессмысленный результат. Принцип научной достоверности – со времен Галилея требующий, чтобы, поставив тот же самый эксперимент в тех же самых условиях, всегда можно было проверить и перепроверить любой научный результат, а также чтобы независимые экспериментаторы пришли к тем же выводам, – целых 400 лет убедительно демонстрировал свою неизменную работоспособность. В истории с OPERA хватило нескольких месяцев, дабы стало ясно: этот принцип не был соблюден, полученный результат не был подтвержден в других экспериментах, и потому его сразу следовало отправить в архив – в качестве очередного наглядного примера допущенной ошибки. В чем тут была неправильность? В том, что происходило внутри коллаборации. Как стало известно вскоре после публичного сообщения о полученном результате, некоторые детали эксперимента скрывались даже от его участников. Никто не обращался к независимым группам исследователей для проверки экспериментальных процедур и повторения полученного результата иными методами. Спикер очень спешил объявить о громком открытии. Тем, кто пытался выразить сомнение и потребовать дополнительных проверок, затыкали рты, на них давили авторитетом, и потому они попросту не стали ставить свои подписи под статьей. Все эти грубые ошибки не позволили сразу обнаружить то, что вскрылось позднее, весной 2012 года: какое‑то дурацкое оптоволокно не было подсоединено должным образом, отчего измерение, вызвавшее такой ажиотаж, оказалось полной ерундой.

Что же касается LHC, то нам здорово повезло, что все это случилось весной, спустя несколько месяцев после того, как на декабрьском семинаре мы на весь мир объявили о первых свидетельствах присутствия бозона. Когда в OPERA признали свою ошибку, мы в ЦЕРН уже работали над открытием. Но ситуация все еще оставалась очень рискованной.

В конце концов за все ответил Эредитато; он, конечно, был виноват во многом, но расплачиваться ему пришлось и за то, в чем его вины не было. Он утратил доверие и был вынужден оставить свой пост, а те самые информационные каналы, которые совсем недавно пели ему осанну как новому Эйнштейну, принялись безжалостно его высмеивать. Все те, кто заскочил в вагон к “победителю”, в минуту его поражения и позора мгновенно испарились. ЦЕРН делал вид, что все идет по плану. Его сдержанное коммюнике сообщало, что в OPERA обнаружили дефекты в экспериментальном оборудовании, которые ставят под сомнение результаты, обнародованные несколькими месяцами ранее. Позже, вспоминая об этом эпизоде, Серджо Бертоллучи ядовито заметит: “Было ясно, что так оно и закончится. Разве в Италии хоть что‑то может произойти раньше положенного срока?”

Разумеется, то, когда именно и при каких обстоятельствах “взорвется нейтринная бомба”,