чем через две недели в Англию прибудет единственный человек, который знает о вас достаточно, чтобы призвать к ответу? Поверить не могу, что вы способны на такую глупость, сэр. Умоляю, задумайтесь!

Карн, впрочем, не обратил никакого внимания на мольбы камердинера. Он заговорил, словно размышляя вслух:

— Главная трудность в том, что именно предпринять. Я, казалось бы, исчерпал все удобные возможности. Впрочем, будет странно, если, хорошенько поразмыслив, я ничего не изобрету. А пока что, Бельтон, позаботьтесь, чтобы в следующую пятницу мы могли покинуть Англию. Велите шкиперу быть наготове. К тому времени мы закончим, и тогда здравствуй, открытое море, и прощай, светское общество! Намекните там и сям, что я уезжаю, но будьте крайне осторожны в словах. Напишите агентам касательно Порчестер-хауса и займитесь прочими необходимыми вещами. Можете идти.

Бельтон поклонился и вышел из каюты, не сказав больше ни слова. Он достаточно хорошо знал своего хозяина и не сомневался, что ни просьбы, ни увещевания не заставят Карна отклониться с избранного курса. Так что по уже выработавшейся привычке он с достоинством покорился неизбежному.

Оставшись наедине с собой, Карн провел около часа в серьезных раздумьях. Затем велел подать шлюпку и отправился на берег. Прибыв в телеграфную контору, он отправил телеграмму, которая в иное, менее суматошное, время могла бы удивить телеграфиста. Она была адресована в Бомбей, некому магометанину — торговцу драгоценными камнями, и, не считая подписи, содержала лишь два слова: “Выезжаю — приходи”.

Карн знал, что телеграмма дойдет до той, кому предназначалась, и что адресат поймет ее смысл и будет действовать соответственно.

Ужин на борту королевской яхты “Гогеншраллас” был роскошен во всех отношениях. Присутствовали владельцы самых богатых яхт; в завершение банкета император лично произнес тост за здоровье Карна, победителя главной гонки регаты, и выпил под гром аплодисментов. Победитель гордился собой, но нес свои лавры со спокойным достоинством, которое не раз служило ему хорошую службу в подобных обстоятельствах. В ответной речи Карн упомянул о близком отъезде из Англии, словно громом поразив слушателей.

Когда гости вскоре после полуночи покинули салон его величества и стояли на палубе, ожидая, пока шлюпки подойдут к трапу, лорд Орпингтон приблизился к Саймону Карну.

— Вы действительно намерены так скоро нас покинуть? — спросил он.

— К сожалению, да, — ответил Карн. — Я надеялся пробыть в Англии дольше, но обстоятельства, над которыми я не властен, требуют безотлагательного возвращения в Индию. Меня призывают дела, от которых прямым образом зависит мое состояние. Я обязан выехать в следующую пятницу, и не позже. Сегодня я уже отдал соответствующие распоряжения.

Император лично произнес тост за здоровье Карна.

— Мне очень жаль это слышать, вот что я могу сказать, — произнес лорд Эмберли, который также подошел к ним. — Уверяю, нам будет очень не хватать вас.

— Все вы были так добры, — сказал Карн, — и моя благодарность за приятное времяпрепровождение не знает границ. Давайте как можно дольше не будем думать о грустном! Кажется, моя шлюпка. Не позволите ли подвезти вас до вашей яхты?

— Спасибо, но, пожалуйста, не утруждайтесь, — ответил лорд Орпингтон. — Моя шлюпка идет прямо за вашей.

— В таком случае спокойной ночи, — сказал Карн. — Увидимся завтра, как договорились.

— В одиннадцать, — подтвердил лорд Эмберли. — Мы заедем за вами и отправимся на берег вместе. Спокойной ночи.

Когда Карн достиг своей яхты, он уже решился. Смелость плана, сложившегося у него в голове, испугала его самого. Если только удастся осуществить этот замысел, получится достойное завершение всего, что он сделал, с тех пор как приехал в Англию. Зайдя в каюту, он почти без единого слова ждал, пока Бельтон помогал ему переодеться на ночь. Лишь когда камердинер шагнул к двери, Карн заговорил о том, что не покидало его мыслей.

— Бельтон, — произнес он, — я придумал величайшую комбинацию из тех, что когда-либо приходили мне в голову. Если Саймон Карн намерен проститься с англичанами в следующую пятницу — и если ему это удастся, — им будет о чем поразмыслить, когда он уедет.

— Неужели вы что-то затеяли, сэр? — обеспокоенно поинтересовался Бельтон. — Я так надеялся, что вы прислушаетесь к моим уговорам!

— Исключено, — ответил Карн. — Боюсь, Бельтон, вам недостает честолюбия. Я заметил, что в последних трех случаях вы старательно отговаривали меня от попыток подарить английским читателям здоровое развлечение. Но и на сей раз уступать я не намерен. Завтра утром вы начнете готовиться к самому крупному делу, к какому я когда-либо прикладывал руку.

— Если вы твердо решились, сэр, я знаю, что возражать бесполезно, — покорно отозвался Бельтон. — Могу ли я поинтересоваться, что это такое будет?

Карн помедлил, прежде чем ответить.

— На борту яхты вестфальского императора, которого я имею честь называть своим другом, находится роскошная коллекция золотой посуды. Я надеюсь, если посчастливится, заполучить ее.

— Но это совершенно невозможно, сэр, — сказал Бельтон. — Хоть, несомненно, вы ловко устраиваете такие штуки, я просто не понимаю, что тут можно сделать. На корабле даже в самое спокойное время очень людно, и, разумеется, коллекцию тщательно охраняют.

— Должен признаться, что на данном этапе и я не до конца понимаю, как все провернуть, но у меня есть план, который, надеюсь, поможет нам достичь цели. В любом случае завтра я расскажу больше. А для начала давайте устроим небольшой эксперимент.

С этими словами Карн уселся за туалетный столик и велел Бельтону принести шкатулку, стоявшую в углу, — прелестную кедровую вещицу с множеством маленьких отделений, в каждом из которых лежали волосы определенного цвета. Взяв щепотку из одного ящичка, Карн принялся раскладывать волоски, пока не получил полоску нужной длины, после чего своими ловкими пальцами сделал усы и приклеил их гримировальным лаком к верхней губе. Два или три вращательных движения придали им необходимую форму. Затем, взяв со столика пару щеток слоновой кости, Карн особым образом зачесал волосы назад, надел шляпу необычного фасона, достал из ближайшего шкафа тяжелый плащ, набросил его на плечи и вызывающе взглянул на Бельтона. На вопрос, на кого он похож, камердинер, хоть и знакомый с уникальным талантом подражания и удивительным умением принимать чужое обличье, присущими Карну, не удержал изумленного возгласа.

— На его величество императора Вестфалии! — воскликнул он. — Сходство просто потрясающее!

— Прекрасно, — отозвался Карн. — Из этого вы почерпнете некоторое представление о моем плане. Завтра вечером, как вы знаете, я приглашен к его величеству, который собирается отобедать на берегу в обществе своего адъютанта, графа фон Вальцбурга. Вот фотография. Как вам известно, он человек весьма решительный, что сыграет нам на руку. Изучите фотографию