– Деменции. Ее возраст – еще одна загадка. Но, очевидно, он был достаточен для наступления старческого слабоумия. Возможно, поэтому мучитель ее и отпустил. Однако говорить Антонина не могла по другой причине. У нее был отрезан язык.

– Час от часу не легче! – пробубнил Брадвин.

– Было что-то, что говорило о ее прежней жизни? – Гуров, в отличие от него, уже ничему не удивлялся.

– Если это можно так назвать, – поднял брови врач. – Она боялась людей, ни с кем из персонала и пациентов не контактировала. Мы так и не смогли до нее достучаться. Но ей нравилось наблюдать, как разгадывают кроссворды, и смотреть фильмы, где читают стихи. Одна из медсестер писала «Тотальный диктант» за своего сына. Он мог получить баллы за полученную онлайн пятерку в вузе. Антонина увидела на телефоне сестры окно для ввода текста, услышала, как писательница читает художественный текст, – и зарыдала. А потом явно попыталась сообщить медсестре об ошибке, которую та допустила. Это был важный момент ее контакта с миром, чего она прежде предпочитала избегать.

– Как с ней себя вела Воронова? Она не специалист в вашей области. Ей прекрасно удавалось живое словесное общение, на которое ваша пациентка была не способна.

– Эта Ольга, – врач помолчал, – блестяще справилась. Медсестры были так поражены коммуникативным взаимодействием посетительницы и больной, что они описали мне эту сцену в подробностях, воспроизведя в лицах. Воронова принесла с собой планшет и показала Антонине игру, где нужно составлять слова из предложенных букв. И приложение, которое составляет кроссворд из введенной игроком группы слов. Гостья стала играть при ней, и Антонина смотрела не отрываясь. Она была в восторге.

– Каким образом ваша пациентка номер двадцать два погибла?

– Ночью к нам привезли молодого мужчину. Дежурил неопытный в силу возраста коллега, который поставил диагноз «деменция», не проведя простейший тест, когда пациенту показывают самый обычный предмет вроде вот хотя бы канцелярской скрепки и задают вопрос, что это. Тот, у кого и правда деменция, попытается справиться. У пациента с псевдодеменцией, то есть в депрессии, на это просто не будет сил. Наш коллега же диагностировал снижение когнитивного состояния, но неверно установил причину.

– Как это событие связано со смертью двадцать второй пациентки?

– Она умерла в ту ночь, когда к нам поступил этот человек. Задохнулась во сне.

– Его проверили на предмет причастности к ее смерти?

– Он сбежал в ту же ночь. А значит, ни настоящей, ни псевдодеменции у него не было. Этот человек разыграл симптомы, чтобы попасть к нам в стационар.

– Полицию вызывали? – подал голос Брадвин.

– Да. Они приехали для галочки. Что этим орлам какая-то безъязыкая старуха и призрак с разыгранным слабоумием?

– Понимаю. Разберемся. – Брадвин опустил голову.

– Нужно будет, чтобы ваши сотрудники, которые работали с этими двумя пациентами, подъехали в отделение для составления фотороботов.

– Мы все приедем, – кивнул Стаев.

Гуров протянул ему фотографии с мест обнаружения Мельниковой и Вороновой.

– Олег Петрович, выскажите мнение врача. Человек, который пробрался к вам в ту ночь, мог совершить такое?

Стаев склонился над снимками:

– Пожалуй. Очевидно, речь идет о широком спектре преступного поведения. Мы говорим о том самом Остряке? Я читал в соцсетях и, честно говоря, заинтересован кейсом Анны Миль.

– А что вас интересует в ней?

– На видео из кофейни, когда толпа ее травит, она в своем рубище вжимается в угол и сносит скелет, то действительно выглядит как безумный Лир, кричащий в бурю. Щемящее и величественное зрелище. И ПТСР, конечно. Посттравматическое стрессовое расстройство, – расшифровал психиатр под внимательными взглядами полицейских. – В полный рост.

– С чем оно может быть связано? Какова, на ваш взгляд, причина? – Гуров вспомнил, как поймал оседавшую на пол Миль.

Стаев пожал плечами:

– Мало ли в душевном мире травм. Встретите ее – передайте, что может обратиться к нам. Милости просим. Добро пожаловать.

– Спасибо, – крякнул Брадвин. – Уж лучше, доктор, вы к нам.

– Что скажешь, Стас? – спросил Гуров, глядя на город и Волгу с Алтынной горы.

– Удушение напоминает мне только один кейс. – Было слышно, как Крячко листает записи. – Ага, вот. Помнишь здоровяка из «Охотника за разумом»? Того, который обнял следователя?

– Ну. Большой Эд?

– Его прототип – Эд Кемпер, страдавший с детства от издевательств матери. Она стала одной из его жертв. Эд так боялся ее голоса, что отрезал бедолаге голову, извлек голосовые связки и выбросил в мусорку.

– Мамин зайка!

– Да уж. Может, этот Остряк тоже ненавидел голос матери, потому и лишил ее, скажем так, права голоса?

– А Ольга Воронова приехала посмотреть на свекровь.

– И собственную судьбу.

– Что ж она не уехала никуда за оставшиеся месяцы?

– Любовь зла. Полюбишь и Остряка.

– Вот уж правда – на острие любви.

Такси проехало мимо нового здания ТЮЗа. Зрителей, шедших на предпраздничный спектакль, встречали актеры, одетые в костюмы кукольной труппы Карабаса-Барабаса. Когда машина остановилась на перекрестке, травести в рыжем парике и костюме с бубенчиками помахал Миль.

– Клоуны! – с раздражением прошептала она. – Такое чувство, что они меня преследуют.

Фомин попытался взять ее за руку:

– Может, прогуляем мой гонорар за книгу на ноябрьские праздники? Махнем в Питер. Посмотришь в Русском своего любимого Филонова, постоишь на мостах, пройдешь вдоль Невы.

Анна осторожно убрала руку:

– Звучит отлично. Но уезжать сейчас – я так чувствую – не стоит.

– Почему?

– Я вчера опять ее видела.

– То есть себя?

– И себя, и портфель, и снег, и ветки – все как полагается.

– Прости, что не пришел. Эти скайп-сессии с американскими коллегами меня доконают. Но есть и бонусы. Один профессор из Техаса рассказал, что одна домохозяйка на их тихой улочке с респектабельными особняками добропорядочных республиканцев так украсила свои подъездную дорожку и газон к Хеллоуину, что перепуганные соседи вызвали полицию. Представляешь? Манекен с вилами в спине на крыше, садовая тачка с муляжами отрубленных рук, резиновые головы среди цветочных горшков и вырезанных тыкв. Ты слушаешь?

– Да, – ответила она рассеянно, глядя в окно.

– Где ты витаешь?

– Я все думаю: может, прав этот следователь из Москвы? Корсарова не имеет никаких специальных навыков, но борется с Остряком. А я могу помочь с его почерком, но…

– Корсарова – герой нашего времени? Я тебя умоляю! Чего она там борется? Какой секрет Полишинеля открыла? Пиарит себя, да и все. Ей же неважно, о ком вопить. Лишь бы рейтинг канала рос да блог читали. И потом, у этой девицы не то что специальных знаний, приличного языкового чутья нет.

– Ты о чем?

– Мы с тобой много раз говорили, что феминитивы нравятся только людям с гражданской позицией вместо мозгов. Хоть бы раз подумали, что в русском языке их функцию выполняет грамматика (у нас по контексту понятно, о каком роде мы говорим). Да и суффиксы со значением женственности у нас часто имеют негативную оценочность. Директорка, врачиха… Кому может быть нужно больше таких слов! – Он презрительно