Как обеспечить бесперебойную передачу необходимых биологических видов следующим поколениям? В наших размышлениях о будущем это ключевой вопрос. Дело в том, что передаче подлежат отнюдь не только наборы телесных микробов, перенимаемые ребенком от матери, – на самом деле это лишь малая толика наследуемого. Мы зависим от большого наследства, предлагаемого множеством видов. Как писал Барри Лопес, «рыскающий по лесу волк связан с ним мириадами незримых нитей»{140}. Похожими нитями и мы связаны с большей частью живого мира, в котором реализует себя человеческий род. Давайте вообразим самый смелый сценарий – это позволит нам адекватно оценить более умеренные сценарии. Предположим, люди обеспечили себе возможность колонизировать Марс. Среди обсуждаемых вариантов покорения этой планеты выделяются две главные линии. В рамках одной мы колонизируем Марс, закладывая на нем нечто вроде гигантской космической станции. В контексте другой мы колонизируем Марс, пытаясь с помощью разнообразных микробов воссоздать на нем атмосферу, близкую к земной. Для человечества оба сценария сродни перерождению или, по крайней мере, линьке. Ведь они требуют, чтобы мы захватили на новую планету все необходимые для нашего выживания биологические виды. Эта задача намного труднее любой другой, с какими сталкиваются те или иные виды на Земле. Когда матка муравьев-листорезов улетает, чтобы основать новую колонию, она берет с собой грибок, который ее потомки будут лелеять на собираемых ими листьях; обратим внимание, что ей не приходится брать с собой сами растения, на которых эти листья растут. А вот нам придется взять с собой и растения, и много чего еще.

Нам потребуется захватить с собой микробы, способные расщеплять человеческие отходы, а также отходы любой промышленности, которую мы развернем на Красной планете. Кстати, на Международной космической станции пока этого не делают: астронавты, как аккуратные туристы, собирают свои отходы, включая фекалии, и привозят обратно на Землю. Нам придется взять с собой виды, необходимые для производства пищи. Каждый из нас потребляет сотни или даже тысячи биологических видов в год. А человечество, взятое в целом, потребляет десятки, если не сотни тысяч видов и еще больше разновидностей (например, во Всемирном семенохранилище на Шпицбергене собрано около миллиона разновидностей семян сельскохозяйственных культур). К тому же полезные культуры тоже зависят от микробов, в которых нуждаются как их листья, так и корни. Многие растения – возможно, даже бо́льшая их часть – не выживут без своих микробов. Мы, конечно, можем понадеяться, что паразиты и вредители не попадут на Марс, но это, скорее всего, окажется самообманом. А если паразиты туда все же попадут, то нам придется с ними справляться, вспомнив, что, по крайней мере, на Земле для этого лучше всего подходили враги паразитов и вредителей. Этот список можно продолжать. Но стоит сказать и еще кое о чем.

Мы вполне в состоянии оценить свои сегодняшние нужды, но трудно предугадать, что может понадобиться завтра или послезавтра. С учетом сказанного наилучший подход – это беречь (и нести с собой в будущее) все виды живого, которые могут когда-нибудь пригодиться. Пусть Мари Кондо[16] советует нам не захламлять дом и избавляться от вещей – ее советы касаются только наших собственных домов и наших собственных жизней. А нам необходимо задуматься обо всем мире и о долгосрочных перспективах. И поэтому нужно сохранять не только те виды, что служат нам сегодня, но и те, что могут поработать на нас в будущем. Такова в конечном счете наша фундаментальная задача. Обыкновенный термит переносит драгоценные для него бактерии из поколения в поколение. Нам же предстоит нести с собой все виды: и те, которые необходимы нам сейчас (а ведь мы даже перечислить их не в состоянии), и те, которые понадобятся завтра, и те, которые могут пригодиться в далеком будущем – в любом из множества новых миров, что ждут нас впереди{141}.

Глава 9

Сборка Шалтая-Болтая и пчелы – секс-роботы

Когда мы с женой учились в Коннектикутском университете, наша жизнь была довольно скромной. Все свободные семейные деньги тратились на перелеты в Никарагуа и Боливию, где каждый из нас вел свой исследовательский проект. Поэтому, когда у нас сломался пылесос, я взялся за починку сам. На первый взгляд так выходило дешевле. Разобрать пылесос мне удалось без труда, и я даже нашел поломку. Но в попытках отсоединить сломанную деталь я повредил еще один узел. К счастью, в городке Уиллимантик, где мы жили, была мастерская, где ремонтировали пылесосы и продавали запчасти для них. Я купил все нужное и вернулся домой, но даже с полным набором деталей мне не удалось собрать пылесос заново. После одной неудачной попытки он даже начал было всасывать воздух, но издавал при этом звуки мусороуборочной машины. Я расписался в своем фиаско и отнес пылесос в мастерскую в разобранном виде, сложив его в ведро. Хозяин заглянул в ведро и без церемоний изрек: «Тот, кто пытался это собрать, – полный идиот». Пытаясь сохранить лицо, я свалил все на соседа, на что хозяин мастерской ответил: «Скажите соседу, что сломать гораздо проще, чем собрать заново». Он мог бы добавить: «Особенно если вы ничего в этом не смыслите». В итоге я купил новый пылесос.

Действительно, сломать проще, чем собрать заново или выстроить с чистого листа: сказанное верно как для пылесосов, так и для экосистем. Это очень простая мысль, которая вряд ли тянет на правило и уж тем более на закон. Она не так строга, как закон соотношения площади и численности видов, и не столь очевидна, как закон Эрвина. Не обладает она и универсальностью закона зависимости. И тем не менее ее последствия огромны. Чтобы разобраться в этом, давайте обратимся к воде из-под крана.

На протяжении первых 300 млн лет первые позвоночные, выбравшиеся на берег, пили воду из рек, прудов, озер и родников. Бóльшую часть года вода не представляла опасности. Но бывали и нетипичные исключения. Например, ниже по течению от бобровых плотин в воде часто встречается паразит лямблия. Бобры невольно заносят лямблию в воду – она часто на них паразитирует. Иначе говоря, эти животные сами загрязняют водные системы, которыми управляют{142}. Но если не пить воду неподалеку от бобровых поселений, то в целом шанс подцепить в речной воде этого паразита или какую-то другую заразу невелик. Позже – в глобальных масштабах всего лишь мгновение назад, – когда люди большими сообществами стали селиться в Месопотамии и других местах, они тоже начали загрязнять собственные водные системы своими фекалиями и фекалиями одомашненных животных: овец, коров и коз.

В тех древних поселениях люди сами «ломали» водные системы, от которых издавна зависели. До культурного переворота, повлекшего за собой возникновение крупных центров вроде городов Месопотамии, паразиты вычищались из воды за счет конкуренции с другими водными организмами и благодаря присутствию в ней более крупных хищников. Большинство паразитов смывало вниз по течению, где они рассеивались, погибали от солнца, проигрывали в конкурентной борьбе или оказывались съеденными. Подобные процессы происходили в озерах и реках, а также под землей, поскольку вода просачивалась сквозь почву в глубокие водоносные слои (именно к этим слоям издавна прокапывали колодцы). Но постепенно, по мере роста человеческих популяций, в необходимой им воде заводилось больше паразитов, чем могла «переварить» природа. Вода становилась грязной, и с каждым глотком люди получали порцию заразы. Природная водная система приходила в негодность.

На первых порах человеческие сообщества реагировали на такие поломки двумя способами. Некоторые задолго до обнаружения микробов начинали догадываться, что фекалии и болезни связаны между собой, – и загрязнение нечистотами пытались предотвращать. Например, кое-где прокладывались трубопроводы, доставляющие в города воду из отдаленных мест. Но появлялись и более изощренные методы избавления от фекалий: скажем, в Древней Месопотамии имелось некоторое количество общественных туалетов. Местные жители, однако, считали, что в этих уборных обитают демоны: подобное суеверие, вероятно, предвосхищало научное знание о демонах-микробах, фекально-оральных паразитах. (Возможно, именно поэтому некоторые люди, согласно сохранившимся свидетельствам, предпочитали испражняться на открытом воздухе{143}.) Однако, рассуждая в более широкой перспективе, приходится признать, что действенные методы сдерживания фекально-оральных