— Роб, что это за хрень со зверьём⁈ — возмущённо поинтересовался я у устало вытирающего лоб десятника. — Или Капросы специально место погнуснее нашли?

— Да нет, ваше почтенство, — мимоходом отмахнулся мачете от змеюки дядька. — Просто сезон дождей скоро. И зверьё всегда злобное становится и кидается.

Это, выходит, как эквивалент зимы в приличных местах: травоядным, видимо, пофиг, а вот хищникам под проливными дождями не очень, охотиться хреново. И стараются набрать массу, отожраться на дождливый сезон.

Впрочем, причины всяких голодающих зверей — проблемы голодающих зверей. Эти сволочи мне мешают, покушаются на мою почтенную персону и вообще — раздражают!

— Понял, — кивнул я десятнику. — Ладно, что уж поделать, — вздохнул я, потому что было лени-и-иво. — Отходите за меня.

— А… понял, быстро и молча, — проявил похвальную сообразительность Роб, на что я одобрительно кивнул.

После чего я призывал духов с огоньком, а аркубулюс работал в режиме импульсного огнемёта. Что искренне радовало, так это то что пожара в слякотной звиздецоме не устроим, даже если захотим.

А со стороны это наше продвижение, наверное, смотрелось стильно. Ну, стоят джунгли на просеке, и тут бьёт туман-пар, подсвеченный оранжево-красным. Бьёт потоком, иссякает, а потом — идёт огненная волна, к чертям сжигающая всякую траву, сволочные лианы и охреневшую живность до угольков. А потом, по уголькам, топает железный медведь с почтенным Потапычем на хребте. Аркубулюс пыхает столбами огня, у Потапыча вид мудрый и сосредоточенный. Реально не отказался бы посмотреть, да и воображаемые образы собственной крутизны помогали смириться с тем, что приходилось пахать.

И на первой же ночёвке после начала функционирования джунглепроходческого комбайна «медведь на медведе» случилась довольно смущающая вещь. Точнее, она бы меня точно смутила, не будь я адвокатом, а так… ну, забавно вышло. Итак, начав прожигаться сквозь джунгли я, в общем, был готов если не к претензиям, то обиженным зыркам от ратников. На тему того, что вот они в поте лица прорубались, а мохнатая задница в моей роже прохлаждалась, хотя могла всё сама сделать. Понятно, что помимо того, что лень, я вообще этой хренью заниматься не должен, но люди как бы так работают. И вот был я в этих своих мыслях разочарован. Потому что Роб и его команда, разбив лагерь, встали чуть ли не в шеренгу и в землю поклонились:

— Спасибо, почтеннейший видом Михайло Потапыч!

Ну я, соответственно, стал быстро прикидывать, это за что это такое они меня благодарят, но шипение (и подзатыльник) Роба одному непонятливому ситуацию прояснило. Выходило, что эти деятели, как я и рассчитывал, посчитали, что я могу без труда и напряга продвигаться сквозь джунгли. Но вот причину, почему я не делаю, придумали свою. Насколько в неё верил Роб — чёрт знает, дядька неглупый и вообще ветеран. Но в целом в их представлении выходило, что я выступал этаким «благожелательным наставником». То есть пока они могли без сильного риска справиться — не вмешивался, давая заматереть. А как настала жопа — взял ситуацию в свои лапы.

Ну, в общем, с определённой точки зрения… Ладно, пусть благодарят, благожелательно махнул я лапой на это коллективное «спасибки».

Выдвинулись дальше, и я, по мере продвижения по джунглям, убеждался: от ратников, кроме Роба, без меня осталось бы пара-тройка физиономий. Это если им ОЧЕНЬ повезёт. Зверья и даже навья озверелого становилось всё больше. Потапу пару раз приходилось «поддавать жару», в смысле подкидывать мне энергии на бедность, потому что я иссякал, и меня неудержимо клонило в сон. Посреди, блин, джунглей! Одно радовало: эта трудоголическая магическая хрень «прокачивала» если не мои терантропически-магические способности, то оттачивало умение работать с магией, с её дозированием и экономией довольно чувствительно, То есть на пятый день пути меня не «вырубало», даже когда мы останавливались на ночёвку. Понятно, что в жопу такую прокачку: этим пусть всякие спортсмены занимаются, они жирок в мышцы переводят (в мозгах, судя по результатам, тоже). Но в условиях, когда вариантов не пахать, как трактор, просто нет, надо хоть что-то хорошее находить.

В конце седьмого вечера мы добрались до окрестностей свинской горы, она же — логовище Капросов. Богатство и сила свинские чувствовались задолго до того, как мы приблизились непосредственно к самим владениям: духи. Типичные для владеющих зверодухи-заклинания составляли в джунглях на подходе к свинскому логову сигнально-защитную сетку. В Рачительном, в общем-то, было похоже, но там эта «сигнально-защитная сетка» была плодом трудов всех жрецов Пантеона. А тут — одного кабанища Капра, судя по моим ощущениям.

А когда мы вывалились на опушку, то не увидели стен, опять же, так же, как в Рачительном. На километр, не меньше, простирались плантации деревьев, от джунглей их прикрывала только просека, ну и духи. И, судя по редким людишкам, копошащимся среди деревьев, этого хватало.

А к нам гарцевала лошадь, с одинокой… всадницей, установил я в монокль. Пожилая такая хавронья, одним копытом на том свете, но вторым — крепка, толста, с ясным взглядом. Прям «какая честь», внутренне хмыкнул я: главой Капросов, рода ровного, без перекосов в патриархальность и матриархальность, была Блубела Капрос, матриарх и довольно известная личность лет за двести. И судя по силе приближающейся владеющей и её пенсионному виду — это она была. А учитывая отсутствие свиты и прочее — действительно «честь», даже без кавычек, если бы не были Капросы свинтусами.

— Приветствую почтенного Михайло Потапыча во владениях Капросов! — громким, глубоким голосом провозгласила бабка, как молодая соскакивая с лошади, удержав дёрнувшуюся от меня скотину.

— Приветствую уважаемую главу Бубелу, — соскочил я с аркубулюса, потому что сидеть на нём было уже даже не хамством, а чуть ли не смертельным оскорблением.

— Приглашаю тебя, видом, в наш дом…

— Отказываюсь, — ровно отрезал я. — Уважаемая, прими послание от губернатора.

— Отказываешься? — прищурилась на меня недобро бабка.

— Отказываюсь, — широко и весело оскалился я.

— Почему же?

— Оскорбление нанесённое мне родом Капрос, уважаемая, — развёл я лапами. — Послание губернатора, — помахал я пакетом.

— Оскорбление? — пытливо уставилась на меня бабка, принимая пакет.

— Оно самое, уважаемая. Не столь сильное, чтобы враждовать, но достаточное, чтобы не пользоваться гостеприимством оскорбителей.

— И какое же?

— Если ты, Бубела, глава рода, не знаешь — то смысл мне говорить?

— Как скажешь, видом, — поджала губы бабка.

— Прощай…

— Погоди. С тобой желают поговорить. А