куда он переехал четырьмя месяцами раньше. Дата его смерти отмечается как Панамериканский День учителя, а самого Сармьенто называют «президентом-учителем» или «наставником Латинской Америки». Потомки относятся к нему гораздо лучше современников, и в этом нет ничего удивительного, поскольку великие дела невозможно оценить сразу, для этого нужны годы и годы. Надо сказать, что на президентском посту Сармьенто мог бы сделать гораздо больше, если бы ему не мешала оппозиция, в которую, наряду с крупными землевладельцами и торговцами, входили церковные иерархи и сторонники бывшего президента Митре, считавшие, что Сармьенто потакает провинциям в ущерб интересам Буэнос-Айреса.

В Буэнос-Айресе стоит памятник Доминго Сармьенто (не единственный в Аргентине) работы знаменитого французского скульптора Огюста Родена. Одна из столичных улиц носит имя «президента-учителя». Также в Буэнос-Айресе есть Исторический музей Сармьенто, а в доках Пуэрто-Мадеро[120] пришвартован фрегат «Президент Сармьенто», который сначала служил учебным кораблем для Морской академии Военно-морских сил Аргентины, а после был превращен в музей. В Росарио есть площадь Сармьенто, памятник ему можно увидеть в Бостоне, а еще в честь Сармьенто названо здание посольства Аргентины в Вашингтоне. Но, пожалуй, лучшим памятником великому человеку стало стихотворение Хорхе Луиса Борхеса:

Ни мрамором, ни лавром он не скрыт.

Присяжным краснобаям не пригладить

Его корявой яви. Громких дат,

Достойных юбилеев и анналов,

Не хватит, чтобы в нем, ни с кем не схожем,

Убавить человека. Он не звук,

Подхваченный извилистой молвою,

Не символ, словно тот или другой,

Которым помыкают диктатуры.

Он – это он. Свидетель наших сроков,

Он видел возвышение и срам,

Свет Мая, ночь Хуана Мануэля

И снова ночь, и потаенный труд

Над кропотливым будущим. Он – тот, кто

Сражается, любя и презирая.

Я знаю, он в сентябрьские утра,

Которых не забыть и не исчислить,

Был здесь, неукоснительной любовью

Пытаясь уберечь нас. День и ночь

Он в гуще толп, платящих за участье

(Нет, он не мертв!) поденною хулой

Или восторгом. Дальней перспективой

Преломлен, как магическим стеклом,

Три лика времени вместившим разом,—

Грядущий, нынешний, былой, – Сармьенто,

Сновидец, снова видит нас во сне[121].

Он – это он, Доминго Фаустино Сармьенто, президент-наставник и президент-созидатель. Аргентине повезло, что у нее был такой президент.

Завоевание пустыни

Военная кампания, целью которой было установление полного контроля над Патагонской пустыней, готовилась при Сармьенто, но вышло так, что все лавры достались его преемникам – либералу Николасу Авельянеде, занимавшему президентский пост с 1874 по 1880 год, и консерватору генералу Хулио Аргентино Роке, сделавшему на этой кампании политический капитал, позволивший ему избираться в президенты дважды – в 1880 и в 1898 годах.

Скажем сразу, что цели у президентов были разными. Сармьенто и Авельянеда хотели заселить освобожденные от индейцев земли иммигрантами и безземельными гаучо. Планировалась раздача земли мелкими участками, увеличивать количество крупных землевладельцев президентам-либералам не хотелось. А вот консерваторы видели в латифундистах одну из главных своих опор. Едва придя к власти, Хулио Аргентино Рока провел через конгресс закон о премиях за завоевание пустыни. Премии были щедрыми. Наследники Адольфо Альсины, военного министра при президенте Авельянеде и первого руководителя кампании, получили пятнадцать тысяч гектаров патагонских земель, начальники пограничных фортов – по восемь тысяч гектаров, командиры полков и батальонов – по пять тысяч гектаров и так далее, вплоть до сержантов, которым полагалось по полторы тысяч гектаров. Также награждались землей, но уже скромнее, солдаты, проявившие героизм во время кампании.

На первый взгляд, подобные пожалования, заставлявшие вспомнить об эпохе Росаса, выглядели справедливыми – отважные люди, рискуя своими жизнями, добыли для государства обширные земли и должны быть за это вознаграждены. Но у закона о премиях было и «второе дно». Средства на освоение больших земельных участков имели только богатые люди, к которым большинство офицеров, не говоря уже о сержантах и солдатах, не относились. Полученные в награду земли сразу же выставлялись на продажу и скупались богачами, благо цена у земли, буквально упавшей в руки с неба, была невысока – за золотое песо[122] можно было купить три гектара.

В плане, который в 1875 году представил правительству военный министр Адольфо Альсина, говорилось о заселении пустыни, а не об уничтожении индейцев, но одно подразумевало другое. В наше время историки спорят, можно ли называть кампании по покорению пустыни геноцидом или нет, но о чем тут спорить, если истребление людей проводилось по этническому признаку, а все прочее в расчет не принималось? Это чистый геноцид, и пора бы научиться называть вещи своими именами.

Надо отдать должное Альсине – он давал лояльным индейцам возможность выжить. Они могли селиться за пределами фортов и даже участвовать в покорении пустыни, воюя против своих собратьев (между племенами вечно происходили какие-то раздоры, и Альсина умело это использовал). Особо отличившиеся племена могли рассчитывать на помощь со стороны правительства в виде поставок продовольствия или выделения каких-то количеств скота. Однако Альсина умер в конце 1877 года, а его преемник на посту военного министра Хулио Аргентино Рока придерживался взглядов, которые можно выразить известной фразой: «хороший индеец – это мертвый индеец». По мнению Роки, права на жизнь заслуживали лишь те индейцы, которые полностью отказывались от своего национального уклада, переходили в католическую веру и становились пеонами, поскольку больше им заняться было нечем. Также могли остаться в живых пленники, превращенные в рабов, но им запрещалось создавать семьи и обзаводиться детьми. Все остальные индейцы должны были быть уничтожены. «То самоуважение, которое присуще нам как мужественному народу, обязывает нас как можно скорее покончить с этой горсткой дикарей, уничтожающих наше имущество и мешающих нам окончательно занять с помощью разума или силы, во имя закона, прогресса и нашей собственной безопасности, самые богатые и плодородные земли Республики», – говорил Рока.

Хулио Аргентино Рока

Новые методы начали использоваться в конце 1878 года. Счет убитым индейцам шел на сотни и тысячи. Те, кому повезло, бежали в Чили, где индейцам тоже жилось несладко, но не до такой степени. Жесткая позиция сделала генерала Року популярным, а благодаря своим политическим взглядам и лидерству в Национальной автономной партии он сделался наиболее предпочтительным кандидатом для консервативных кругов аргентинского общества, «утомленных» длительным правлением либералов. 11 апреля 1880 года Хулио Аргентино Рока, набравший подавляющее большинство голосов избирателей во