самой бессмысленной) войны на Южноамериканском континенте извлекла Великобритания, должниками которой стали все участники конфликта. И если Бразилия к середине прошлого столетия полностью выплатила долги Парагвайской войны, то Аргентина продолжает выплаты по сей день. Дело не столько в деньгах, сколько в политической зависимости должника от кредитора. Великобритании удалось компенсировать утрату власти над Северной Америкой за счет экономического порабощения Южной.

Глава десятая

Либералы, консерваторы и радикалы

Промышленная революция

На момент окончания войны с Парагваем Аргентина представляла собой слаборазвитую страну, главным источником существования которой было скотоводство. Промышленность наличествовала, но она была примитивной, слаборазвитой и дополнялась ремесленным производством.

Британская экономическая экспансия привела в конце XIX века к бурному развитию аргентинской промышленности, которое впоследствии назвали промышленной революцией. Строились заводы и фабрики, прокладывались железные дороги, вдоль которых тянулись телеграфные линии, сельское хозяйство начало переходить от интенсивного пути развития к экстенсивному… Все это было хорошо, пусть даже и с учетом экономической зависимости от Великобритании, поскольку развитие всегда полезно, но, как известно, не каждая гора покрыта орегано[116] – аргентинское правительство пустило «промышленную революцию» на самотек, не заботясь о гармоничном развитии всех провинций. В результате богатые провинции с более-менее развитым хозяйством бурно развивались и богатели, а бедные провинции, по которым прокатилась железными колесами Парагвайская война, пребывали в нищете и существовали в основном за счет дотаций. Никто в правительстве не задумывался о том, чтобы при помощи льгот и прочих инструментов перенаправить часть денежных потоков туда, где они были нужнее всего. В результате сегодня по такому важнейшему показателю, как валовой внутренний продукт на душу населения, провинции Санта-Фе и Буэнос-Айрес примерно вчетверо превосходят Чако.

Сельское хозяйство способствовало международному признанию Аргентины. На мировом рынке качественные и недорогие аргентинские сельскохозяйственные продукты пользовались популярностью, а торговать с непризнанным государством как-то не комильфо, поэтому установление дипломатических отношений с европейскими и иными государствами шло довольно бойко. Пример подала Испания, признавшая независимость аргентинского государства в 1863 году, «всего-то» спустя полвека после ее провозглашения. Но что поделать – испанцам тоже хотелось покупать мясо, шкуры, шерсть и прочие аргентинские продукты. К чести обеих наций нужно отметить, что былые раздоры были очень скоро были позабыты, а общность языка и происхождения способствовала сближению и развитию связей.

Доминго Сармьенто, «наставник Латинской Америки»

Доминго Фаустино Фидель Валентин Сармьенто-и-Альбаррасин был соратником генерала Бартоломе Митре и его преемником на президентском посту. На выборах 1868 года Сармьенто обошел генерала Уркису и министра иностранных дел Руфино Хасинто де Элисальде, ставленника буэнос-айресских «денежных мешков».

При всех своих недостатках Доминго Сармьенто оказался именно тем президентом, в котором нуждалось молодое аргентинское государство, только что пережившее длительную войну. Он имел управленческий опыт, стоял на либерально-демократической платформе и по складу души был реформатором, восприимчивым ко всему новому, что могло оказаться полезным. При этом Сармьенто старался дистанцироваться от трений между унитаристами и федералистами, отголоски которых сохранились до времен его президентства. Он родился в Сан-Хуане, в бедной семье и «по определению» должен был вырасти ярым федералистом, но стал сторонником централизованного государства, поскольку именно такую модель государственного устройства считал оптимальной. Политическую борьбу за свои идеалы Сармьенто отделял от межпартийной борьбы, которую считал бессмысленной и вредной. Какая разница – федералист ты или унитарист? Важно то, что ты – аргентинец. «В Буэнос-Айресе я провинциал, а в провинции – портеньо», говорил Сармьенто, желая подчеркнуть свою нейтральную позицию, и это было правдой, а не позерством. Нейтралитет выгодно отличал Сармьенто от его конкурентов на президентских выборах. Генерал Уркиса делал ставку на провинциального избирателя, министр Элисальде – на столичного, а Сармьенто привлекал голоса аргентинцев (вы уловили разницу?).

Доминго Фаустино Сармьенто Альбаррасин

Будучи сторонником централизованного государства, Сармьенто понимал, что многие вопросы удобнее решать на местах, ведь вблизи и видно лучше, поэтому он выступал за предоставление провинциям довольно широкой самостоятельности. «Весы – вот главный инструмент политика, – сказал Сармьенто в одной из своих речей. – Все надо взвесить и добиться баланса, чтобы одна чаша весов не перетягивала бы другую. Тогда будет хорошо». Либеральные взгляды этого выдающегося человека преспокойно уживались с убеждением в том, что полная свобода нежелательна, поскольку она способна обернуться анархией, а то и новой гражданской войной.

А еще этот либерал был оголтелым расистом – увы, но это так. В 1844 году тридцатитрехлетний Сармьенто (уже не пылкий юноша, а зрелый муж) написал в одной из своих статей, что «истребление индейцев предопределено Провидением и полезно». Президент Сармьенто всячески поощрял европейскую иммиграцию, но делал он это не только из экономических соображений – для него было важно превратить Аргентину в страну «чистой» и «цивилизованной» белой расы, придерживающуюся европейских ценностей. Только белые, по убеждению Сармьенто, могли обеспечить Аргентине процветание, варвары-индейцы и метисы-гаучо на такое были не способны. При этом сам Сармьенто был сыном креола, а недаром же говорится, что «золото не бывает без примесей».[117]

В 1861 году, накануне сражения при Павоне, Сармьенто писал Бартоломе Митре, командовавшему буэнос-айресской армией: «Не жалейте крови гаучо, кровь – это единственное человеческое, что у них есть. Их кровь – это удобрение, которое должно принести пользу стране». Впрочем, Митре в этом отношении не уступал Сармьенто. Годом позже, назначив Сармьенто командующим карательной армии, которой предстояло навести порядок в северных провинциях, Митре напутствовал его следующими словами: «Истребляйте гаучо, этих порочных двуногих животных». Передовые сторонники централизованного государства ненавидели гаучо как основную опору партии федералистов.

Сармьенто написал более пятидесяти книг, в основном философско-публицистического характера, наиболее интересной из которых является произведение «Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги, а также физический облик, обычаи и нравы Аргентинской республики», опубликованное в 1845 году. В ней, на примере Кироги и на фоне борьбы между унитаристами и федералистами, Сармьенто анализирует феномен каудилизма. «Аргентинский каудильо – это Магомет, который при желании мог бы изменить господствующую религию и основать новую, – пишет Сармьенто. – Он сосредоточил всю власть в своих руках, самоуправство несет беду его жертвам, но это не является злоупотреблением, поскольку он имеет право на беззаконие, более того, он должен творить беззаконие, это необходимо, и так было всегда».

Жизненный путь Доминго Сармьенто был прям, но тернист. В молодости он сражался в рядах унитаристов против Кироги, трижды покидал родину и уезжал в Чили, где в общей сложности прожил пятнадцать лет, а в 1855 году прибыл в Буэнос-Айрес, где сразу