— Чего же тогда нас с такой злостью и презрением в поруб скинули? — Зло стрельнул глазами старик.

— Вот ты дурень. Сединой покрылся уже, а ума не нажил. Кто кричал-то на площади? Молчишь? Вот и правильно делаешь. Тебе кто ни будь из дружинников слово плохое сказал? Вот! Несколько баб с торговой площади, которым лишь бы горло подрать, да несколько местных дурачков, своим умом жить неумеющим, которым сказали: «Кричи», — вот они и горлопанили, пока команду: «Фу», от более умных не получили. Хотя, правды ради скажу: «Громко у них это получилось. Душевно. Даже я чуть не поверил». Дружина же молчала вся. Видел я как они глазами зыркали, когда княжеский приказ исполняли. Но так куда им деваться? Хочешь — не хочешь? Тут тебя не спрашивают. Иди и работай. На то ты и служивый человек. Вот они и исполнили, а потом в караулке все собрались и бунт затеяли. Хорошо, что воевода вовремя подошел. Не то разнесли бы город по бревнышку. Уж больно сильно разозлились.

Но Ермох молодец, все устроил как надобно. Вот ведь голова! Почти как у меня. Объяснил дружине, что не дело это князя менять. Понять надо, что хворый он. Сначала, дескать, надо разобраться, что за недуг такой на него напал, да вылечить попробовать, а уж только потом решения принимать. Сказал, так же, что приказ о вашей казни, он выполнять не намерен, неправильно это, и не честно — героев в кострах сжигать. И что тут поступить нужно хитро.

Вот он и придумал вас из поруба по-тихому вытащить. Сына своего послал веревку скинуть. Всем патрулям да караулам приказал меду хмельного напиться, так чтоб попадать значит, и спать до утра. Вот же затейник, даже я до такого бы не додумался. Им потом, конечно, прилюдно влетит за это, ну да ничего, они на такое согласны, честь дороже. Тем более, что наказывать их сам воевода и будет. Вот умора.

Кстати. Лошади ваши уже оседланы, сумами с провиантом да оружием нагруженные, у ворот, что к лесу ведут привязаны. Дорога от патрулей свободна. Главное на какого ни будь дурачка крикливого да глупого, из горожан местных, не наткнуться. Но я уж тут сам постарался, все местные домовые предупреждены и, если что, мне мякнут. Даже самый главный из них учувствует. Гордитесь.

Я так думаю, ночи дождаться надо, и тогда уже уходить.

— И от куда ты все это знаешь? — Усмехнулся Яробуд.

— Так я же шишок. — Гордо задрал голову кромочник. — Мне положено. Да и слышал я все сам, вот этими вот ушами. — Он подергал себя за мочку. — Еще и поговорил опосля с воеводой. Вы бы только его глаза видели, когда я к нему из-под лавки вылез… Еле уболтал, чтобы он меня тапкам не прихлопнул. Нервный он какой-то. Но это наверно потому, что я его разбудил перед этим неаккуратно, с полки шлем сбросил на голову, громко как-то это получилось, неаккуратно.

И еще. Встретится воевода с вами хочет. Поговорить, да дела обсудить, что значится далее делать, будите. Он поутру на опушку леса приедет, вроде как в погоню за вами. Говорит, чтобы значит не пугались. — Шишок рассмеялся.

— Вот же балабол. — Улыбнулся Яромир. — Это, что ты рассказал, конечно все хорошо, даже можно сказать: «Просто замечательно». Но вот какой я хочу вопрос задать. Может ты знаешь, что это за рыбачек такой нас оболгал? Очень уж мне с ним поговорить хочется.

— Ха. Нашел рыбачка. Он воды пуще смерти боится. Лешак это из сосняка, что с права от тракта, Сучком его кличут. Одно непонятно: «Что он тут делал?». Лешаки городов не любят, душно им тут, а этот пришел. Пошутить то их племя любит, так-то оно так, и то, что он тут сотворил, как раз по его поганой натуре выходка, только сдается мне, что он не по своей воле сюда заявился. Зубы на вас кто-то точит. Или может на кого-то одного из вас.

— Если найти его нам поможешь, то и узнаем, кто его подослал. Или не поймать кромочника этого?

— От чего же не поймать-то? Очень даже нетрудно поймать. Тем более что я с вами подружился, и пока раздружиться не собираюсь.

Он такой же оборотень, как и наш друг, только не в волка оборачивается, а в пень. — Усмехнулся шишок, и махнув рукой, на возмутившегося такому сравнению оборотня, продолжил. — Ох до чего же ребятки с вами интересно. Еще из поруба не вылезли, уже нечисть лесную ловить намереваемся. Не зря я к вам пристал, ох не зря. Будет что вспомнить, если доживу.

Из поруба вылезли, когда совсем стемнело. На их удачу еще и ночь была безлунная. Только звезды на безоблачном небе. Тьма кромешная. Шли гуськом, пробираясь вдоль стен домов. Первым шишок. Приглядывался прислушивался и даже принюхивался, часто останавливаясь и замирая на одном месте. На одном из перекрестков, прямо посередине дороги сидел здоровенный черный кот, и вылизывал заднюю лапу громко урча. Илька сделал рукой жест, означающий: «Замереть». Беглецы прижались спинами к бревнам дома, мимо которого проходили, перестав даже дышать.

— Кис, кис, кис. — Тихонечко позвал Илька.

Кот перестал вылизываться, неторопливо поднял голову, и внимательно посмотрел в направлении затаившихся друзей. Поднялся и важно двинулся в их сторону. Подошел, сел напротив шишка, возвысившись над ним почти в два раза, положил ему лапу на плечо, и вдруг заговорил. Вот все удивились-то. Говорящий кот. Это ли не чудо.

— Еще раз услышу от тебя это поганое «кис-кис», сожру как мышь, нет как крысу, ты на нее больше похож, и сожалеть потом об этом не буду. Понял? — Он так посмотрел, что Федор вздрогнул. И было от чего. Глаза у него были человеческими, зелеными, с большими черными зрачками.

— Не злись Нафан. — Усмехнулся шишок. — Когда тебя таким вижу не могу сдержаться. Ты такой забавный, так и хочется погладить. — Кот в ответ раздраженно зашипел. — Ну вот что ты такой нервный. Я же пошутил. Познакомься лучше с моими друзьями. Это я про них тебе говорил. Настоящие герои. Логово упырей одной левой. Ты бы видел…

— Ты можешь помолчать балабол. — Остановил льющийся поток слов кот, и обратился к замершим у стенки беглецам. — Как вы только терпите его? Я бы давно убил. Разрешите представиться. — Кот встал на задние лапы и важно поклонился. — Нафан,