Глядя на польские успехи, другие соседи приступили к дележу территории Московского государства: шведские войска захватили Новгород, а местные власти заключили договор о «переходе» под покровительство шведской короны; практичные англичане подали своему королю в 1612 г. проект оккупации Русского Севера.

На пике кризиса провинциальные города начали движение за возрождение национальной государственности. Посадские и волостные «миры» создавали выборные органы, которые взяли в свои руки сбор государственных доходов, занялись организацией обороны, формировали свои отряды. Разосланные весной 1611 г. грамоты призывали «королю и королевичу креста не целовать и не прямити ни в чем, никоторыми делы… короля и королевича польского и литовского на Московское государство и на все государства Российского царствия не хотеть»; поляки «Московское государство выжгли и высекли, и Божия святыя церкви разорили и чудотворные мощи великих чудотворцев московских обругали, и раки чудотворных мощей разсекли… и в церквах для поругания лошади оставили».

Первое ополчение 1611 г. не достигло цели – казаки и дворяне не смогли договориться. Дворяне добивались возвращения беглых после изгнания поляков, казаки не хотели расставаться с вольной жизнью и вновь возвращаться в крестьянское или посадское «тягло». Кончилось тем, что лидер дворянского ополчения Прокопий Ляпунов был убит на казачьем «кругу». Осенью 1611 г. в Нижнем Новгороде по инициативе мясника, уважаемого земского старосты Козьмы Минина был принят приговор о создании нового ополчения: «Стоять за истину всем безызменно… На жалованье ратным людям деньги давать, а денег не достанет – отбирать не только имущество, а и дворы. И жен, и детей закладывать, продавать, а ратным людям давать».

Зимой 1611–1612 гг. был создан Совет всея земли – подобие Земского собора, куда вошли «из всех городов всяких чинов выборные люди». Новое правительство организовало сбор налогов, создало собственные приказы – Поместный, Разрядный и Посольский. Раздача жалованья и поместий помогла создать боеспособную армию во главе с князем Дмитрием Пожарским. Была налажена чеканка «законных» денег с именем прежнего царя Федора. Летом 1612 г. ополчение утвердило свою власть в северных «замосковных» городах, а 27 октября осажденный польский гарнизон в Москве сдался.

Сразу же после освобождения Москвы от поляков по городам были отправлены грамоты о созыве Земского собора. Точное число его участников нам неизвестно: за многих из них расписывались «умевшие грамоте»: «Кузмодемьянского города посадцкой человек Григорей Иванов и [за] чебоксарцов выборных людей детей боярских и посадцких людей и стрелцов, руку приложил». Но он стал одним из самых представительных собраний; среди 700–800 выборных были не только служилые люди и горожане, но и казаки и даже черносошные крестьяне.

Начавшаяся в январе 1613 г. предвыборная борьба была ожесточенной, но в итоге из всех претендентов (князя Дмитрия Трубецкого, Ивана Голицына, Дмитрия Черкасского и даже Дмитрия Пожарского) большинство собора предпочло кандидатуру 16-летнего Михаила Федоровича Романова. Представитель славного боярского рода, состоявшего в родстве с предшествовавшей династией, он по молодости в «измене» не был, но его родичи находились в обоих лагерях – и в Москве, и в Тушине. Под давлением казаков и под влиянием пущенной в ход легенды, будто царь Федор завещал престол Романовым, Михаил был избран 21 февраля 1613 г. По иронии судьбы призванную восстановить порядок в стране династию избрали казаки. Как сообщали шведские лазутчики, именно казаки и «чернь» «с большим шумом ворвались в Кремль к боярам и думцам», обвиняя их, что они «не выбирают в государи никого из здешних господ, чтобы самим править и одним пользоваться доходами страны…».

Но Смута не закончилась с освобождением Москвы: в 1615 г. шведский король Густав Адольф пытался овладеть Псковом; на западной границе практически постоянно шла война с отрядами Сигизмунда iii и Владислава, не раз предпринимавшими походы на Москву вместе с русскими «ворами» и запорожскими казаками гетмана Петра Сагайдачного. По стране бродили отряды казаков, порой бравшие штурмом даже такие крупные города, как Вологда или Астрахань.

Только к исходу 1614 г. на Яике были схвачены преданные своими казаками атаман Заруцкий и Марина Мнишек; трехлетний сын «царицы» и Лжедмитрия ii – «воренок» – был публично повешен в Москве. К 1619 г. удалось справиться с казачьей вольницей: «воровским» атаманам дали жалованье и даже поместья, казаков отправили на службу по разным городам и границам.

Страна вновь обрела единство и законную власть. Но при этом не произошло обновления в системе управления, социальном строе, культуре. Участие «всей земли» в воссоздании государственности привело к восстановлению старого варианта политического устройства. Духовно-религиозный подъем не нашел выражения в юридических установлениях, которые бы регулировали отношения власти и подданных. Возможно, здесь проявляется определенная закономерность: общество, уставшее от социальных потрясений, из предложенных возможностей выбирает наиболее консервативный путь.

Подробнее на эту тему

Власть и реформы. От самодержавной к Советской России. СПб., 1998.

Кобрин В. Б. Смутное время – утраченные возможности // История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России ix – начала xx в. М., 1991. С. 163–185.

Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве xvi – xvii вв. М., 1937.

Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005.

Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в xvi – xvii вв. М., 1978.

1666. От «симфонии» к расколу

Сноября 1666 и до июля 1667 г. в Москве тянулся церковный «великий собор» с участием вселенских патриархов, многочисленных греческих епископов, русского духовенства, царя и Боярской думы. Созван он был для разрешения двух наболевших и буквально раздиравших русскую церковь конфликтов, тесно между собой связанных: один, разворачивавшийся между патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем, подрывал основы взаимоотношений светской и церковной властей, другой, между сторонниками и противниками проведенных Никоном церковных реформ, привел к расколу русской церкви.

Как Никон, так и вожди раскола неоднократно вызывались высоким собранием для увещеваний и объяснений. И та и другая стороны решительно отрицали свою вину и во всех «нестроениях» обвиняли царя и поддерживавших его греческих иерархов. Опальный патриарх честил греческих судей как «бродяг» и «султанских невольников», советовал им, вместо того чтобы «ходить всюду за милостынею», поделить между собой золото и жемчуга с его патриаршей митры и панагии и заявил, что греческие канонические правила, которыми руководствовались судьи, «не прямые, печатали их еретики». В ответ собор обвинил его в оскорблении восточных патриархов, лишил сана и отправил в северный Ферапонтов монастырь простым монахом.

Возглавлявший староверов протопоп Аввакум точно так же «покаяния и повиновения не принес, а во всем упорствовал… освященный собор укорял и неправославным называл». Как потом вспоминал Аввакум, дело чуть не дошло до драки, и тогда «я отошел к дверям да набок повалился: «посидите вы, а я полежу», говорю им. Так оне смеются: дурак-де протопоп! И патриархов не почитает!» Юродствуя, Аввакум обличал и «Никона-волка», и «немощных» от «насилия турскаго» греков, и идущего у них на поводу царя, утверждал, что «до Никона-отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было