Наконец-то я перешла к результатам по растительным сообществам, содержащим березу бумажную.

– Вы правы. Вырубка, опрыскивание или кольцевание березы увеличивает обхват пихты Дугласа, иногда в полтора раза, – сообщила я, переходя к гистограмме, отражающей реакцию роста пихты на различные виды обработки участков.

Кто-то прислонился к шторе, и в комнату проник луч света. Кочаны капусты наклонились вперед. Мне хотелось выбежать на улицу, на чистый свежий воздух. Я была не прочь поговорить о березе, но эта тема содержала множество проблем.

Джо кивнул Преподобному и указал на слайд, наконец-то увидев желаемое.

– Однако мы должны быть осторожны, чем больше берез удаляется, тем больше елей погибает от болезни корней, – объяснила я. – Обрезание и кольцевание делает березы уязвимыми перед корневыми инфекциями.

Как только мы срезаем березу, инфекция захлестывает ее корни, после чего распространяется на корни ели.

Частота заболеваний увеличивается в семь раз по сравнению с необработанными насаждениями.

Боюсь, мы обмениваем увеличение быстрого прироста на снижение выживаемости в долгосрочной перспективе.

Вмешался специалист по патологиям, который заметил, что мне следует проявлять осторожность, поскольку исследования не показывают, как болезнь ведет себя в масштабах всего леса. Патогенные грибы растут отдельными пятнами; без точного знания, где они находятся под землей, местоположение тестовых участков – обработанного и контрольного – может оказаться связанным с зараженным пятном чисто случайно.

Он полагал, что я могла получить такие результаты вследствие распределения участков. Иными словами, мне требовалось изучать поведенческие реакции патогена на бо́льших площадях. Ранее мы обсуждали это с ним в частном порядке и пришли к выводу, что повторение экспериментов на таком большом количестве участков делает мои выводы обоснованными, поэтому я расстроилась из-за того, что сейчас он вновь затронул эту проблему.

– Да, это так, – сказала я как можно вежливее, – но этот эксперимент был воспроизведен пятнадцать раз, поэтому я уверена в результатах.

Капустные кочаны повернулись к патологу, ожидая услышать последнее веское слово, и он слегка покачал головой в знак того, что является авторитетом в теме. Тип с морковкой громко хрустнул, словно подтверждая это.

Я закончила презентацию под жидкие аплодисменты. Лесоводы, работавшие в поле, были благодарны, что представленные доказательства соответствовали виденному ими в природе, а вот руководители брюзжали. Они продолжали задавать мне привычные вопросы, объясняя, что лесопосадки зарастут кустарником, если не бороться с сорными растениями вроде березы. Им требовались более продолжительные исследования. Естественно, они не собирались менять политику из-за моих экспериментов. Толпа разошлась на перерыв.

Слушатели разбились на группы, потягивая кофе с металлическим привкусом и уплетая маффины. Я уронила подставку со слайдами, и они разлетелись в стороны. Какой-то молодой человек бросился на помощь, остальные оглянулись и вернулись к разговорам. Дрожащими руками я налила кофе, не для утоления жажды, а ради повода пообщаться с присутствующими и услышать их мнение. Некоторые лесоводы похвалили. Дейв заметил, что мои результаты имеют смысл, но уничтожать кустарник все равно придется, потому что таковы правила. Руководство не отвлекалось от беседы. Казалось, ни у кого не возникало желания подойти ко мне, к тому же балом правил Преподобный. Ко мне присоединилась Барб, знающая, как трудно и даже унизительно ждать признания. Я и так не умела вести непринужденный разговор, а сейчас внутри был полный раздрай. Наконец она схватила меня и вывела на улицу. Нас обдувал легкий ветерок; мимо пролетела канадская кукша.

– Вот ублюдки! – выругалась она. – Могли бы поблагодарить тебя за работу, которую ты проделала, пытаясь понять, какого черта мы творим с нашими лесами.

Я была опустошена. То же самое мы чувствовали с Робин, когда снимали костюмы после опрыскивания ольхи пестицидами. Все клеточки моего тела были опустошены. Работа, которую мы ненавидели, но любили. Барб сфотографировала старые ели и тополя у края парковки, елочки, проросшие в подлеске. Молодая женщина с пучком темно-рыжих волос остановилась, чтобы поблагодарить меня. Эта политика не изменится в одночасье, но если что-то найдет отклик у других заинтересованных лесоводов, то перемены возможны.

В темном пабе «Оверлендер» пахло выдохшимся пивом и коровьим дерьмом. Келли в ковбойской шляпе и поношенных сапогах торговался у бара с Ллойдом, седым владельцем ранчо. Они опирались костистыми локтями на потертую вощеную барную стойку, широко расставив согнутые ноги. Я попыталась привлечь внимание Келли, но он наслаждался добродушной беседой с Ллойдом – естественный темп речи с длинными паузами. Я находилась достаточно близко, чтобы услышать, как они договариваются о жеребце породы Аппалуза, но я чувствовала, что для такой сделки потребуются более жесткие неспешные переговоры. Келли игнорировал меня, сколько мог, как в детстве, когда я требовала его внимания.

Это раздражало меня больше, чем обычно, после пренебрежения во время конференции – этакое ощущение изоляции. Барб указала на наполовину заполненную медную плевательницу в углу. В футболках и шортах мы выглядели неместными, ловя на себе взгляды ковбоев. Один из парней уставился на куртку с символикой конференции, которую я накинула поверх футболки, и что-то весело прошептал своему приятелю. Мне было все равно. Я хотела увидеть Келли, потому что мы не могли встретиться целый год. Во мне поднималось раздражение из-за того, что он не может оторваться от делового разговора, чтобы подойти и поздороваться. Тиффани здесь не было, она бы указала Келли на то, что ему следует быть более внимательным. Чувствуя мое нетерпение, он подал знак, что освободится через две минуты.

Через пять минут я уже была готова разнести этот кабак, но Барб купила кувшин пива, села за угловой столик и жестом подозвала меня. Когда сделка Келли с Ллойдом зашла в предсказуемый тупик, он неторопливо подошел к нам, неся кувшин. Денег у Ллойда было много, и он платил. На лице Келли расплылась широкая улыбка, и мое расстройство исчезло. Я была рада его видеть. Мы перешли к серьезному делу – выпивке. День оказался тяжелым.

– Давно видел дядю Уэйна? – спросила я.

– Нет, этот сукин сын устроил меня на работу – пасти скот для «Карибу Кэттл компани».

Он сплюнул табак, мастерски попав в плевательницу. Глаза Барб расширились в благоговении, и я загордилась младшим братом. Он был самобытным. Поразительным. Единственным в своем роде. Я скучала по Келли и его упорному стремлению к этой реликтовой жизни. Ковбой, скачущий на быках, жующий табак, принимающий телят, работающий в кузнице. Он пришел из прошлого.

– Живешь на ранчо?

– Да, мы с Тифф живем в бараке в Онворде, недалеко от миссии. Ну, знаешь, школы-интерната для индейцев, где заправляли священники-педофилы.

Он опустил взгляд, с отвращением подумав