Шрифт:
Закладка:
Это реальный конец демократии. Нельзя более считать, что существует класс, представляющий собой будущее человечество, и тем более не существует такой партии, группы; делегирование власти невозможно.
Реклама элементарно отражает тот факт, что капитал является представлением, что он выживает, потому что является представлением в сознании каждого человека (заставляя его усваивать внутри себя то, что навязывается ему извне). Реклама является дискурсом капитала57: всё возможно, все нормы исчезли. Реклама организует диверсии против настоящего, ради будущего, которое явно должно стать совсем иным.
«Теперь мы столкнулись с той проблемой, что средний американец должен чувствовать себя моральным, когда он флиртует, когда он тратит деньги, даже когда он покупает вторую или третью машину. Одной из основных проблем этого процветания является санкционирование и оправдание этого, убеждение в том, что удовольствие, получаемое от этого морально, а не аморально. Это разрешение даётся потребителю для того, чтобы он свободно наслаждался жизнью, ему показывают, что у него есть право окружать себя товарами, обогащающими его существование, это должно стать одной из основных тем в рекламе и в любом другом проекте, направленном на увеличение продаж».
Разложение сознания, которое можно видеть в таких проявлениях, как движения за освобождение женщин, геев и против психиатрии (которые стали возможными только после работ Фрейда, Райха и феминистского движения начала века) не является частью спонтанного зарождения революционной сознательности, но лишь отражает конец буржуазного общества, основанного на стоимости, на закреплённом стандарте, воздействующем на все уровни человеческой жизни. Разложение началось, когда общий эквивалент вступил в конфликт с обращением. Если прошлый общий эквивалент уступает, он утрачивается. Государству пришлось заставить все субъекты уважать нормальность, основанную на стандарте, устанавливающем общественные ценности. Закон стоимости заключал в несвободу людей, заставляя их соответствовать стереотипам, устоявшемуся образу жизни. Высшая точка развития моральности проявилась в Кантовом категорическом императиве. Поглощая общий эквивалент, становясь своим собственным представлением, капитал упразднил все запреты и жёсткие схемы. На этом уровне люди прикрепляются к его движению, которое может отталкиваться от нормального или аномального, морального или аморального человека.
Конечный, ограниченный человек, индивид буржуазного общества, исчезает. Люди страстно призывают к освобождению человека, существа, которое является заодно социальным и Gemeinwesen (бытием-вместе, примеч. пер.). Но в настоящее время именно капитал видоизменяет человека, придаёт ему форму и материю; и общинное бытие реализуется в форме коллективного рабочего, а индивидуальность в форме потребителя капитала. Поскольку капитал является неопределённостью, он предоставляет человеку доступ к состоянию по ту сторону конечного, в бесконечном становлении овладения, которое никогда не реализуется, в каждый момент обновляя иллюзию всеобщего процветания.
Человек по образу капитала перестаёт рассматривать любое событие как ключевое, он видит его как момент в бесконечном процессе. Удовольствие дозволено, но не бывает возможным. Человек становится чувственным и пассивным вуайеристом, а капитал чувственным и сверхчувственным существом. Человеческая жизнь перестаёт быть процессом и становится линейной. Вдохновляясь процессом капитала, люди уже не могут быть «самими собой». Эта вдохновлённость опустошает его, создаёт вакуум, который он должен постоянно удовлетворять представлениями (капитала). В общем, капитал в процессе гарантирует себе господство, делая линейным любой процесс. Так он нарушает движение природы, что ведёт его к её уничтожению. Но если это уничтожение ставит в опасность его собственный процесс, капитал адаптируется к природе (через экологов, например).
Неживое становится автономным — и одерживает триумф. Смерть в жизни: Гегель интуитивно чувствовал её, Ницше описал её, Райнер Мария Рильке воспевал её, Фрейд практически сделал её официальной истиной (инстинкт смерти), дадаисты изобразили её в шутовском искусстве, а «фашисты» поклонялись ей: «Да здравствует смерть!». Американское феминистское движение индивидуализировало её :
«Мужчина любит смерть — она сексуально возбуждает его и, уже мёртвый внутри, он хочет смерти». (Valérie Solanas : Scum, изд-во Olympia, 1971 г.)
Автономия формы воздействует на все аспекты жизни, над которыми господствует капитал. Знание обладает ценностью только если оно формализовано, опустошено, освобождено от содержания. Абсолютное знание — это реализованная тавтология; это мёртвая форма, используемая для всех знаний. Наука — это его систематизация; эпистемология — его избыток.
В эпоху своего реального господства, капитал предпринял «run away» (как говорят кибернетики)58 , бежал от человека. Люди уже не контролируют его. (Люди в форме пролетариев могут, по крайней мере, пассивно, представлять собой барьер для развития капитала). Он больше не ограничен природой. Некоторые производительные процессы, осуществлявшиеся в течение долгого времени, привели к столкновениям с природными барьерами: численное увеличение человечества, разрушение природы, загрязнение окружающей среды. Но эти барьеры нельзя теоретически рассматривать как барьеры, которые капитал не может преодолеть. В настоящее время для капиталистического способа производства есть три возможных курса (в дополнение к уничтожению человечества — гипотеза, которую нельзя сбрасывать со счетов):
полная автономия капитала: механистическая утопия, в которой люди становятся простыми дополнениями к автоматической системе, хотя всё ещё выполняют исполнительную роль;
мутация человека, или видоизменение человеческого рода: производство абсолютно программируемого существа, утратившего все характеристики вида Homo sapiens. Для этого не потребуется автоматизированная система, поскольку подобный совершенный человек будет делать всё, что потребуется;
всеобщее помешательство: вместо человека, на основе его современных ограничений, капитал реализует всё, чего он не пожелает (нормальное и ненормальное), но человек не может найти сам себя, и удовольствие постоянно лежит в будущем. Бегство капитала увлекает за собой человека, который поддерживает его функционирование59.
Конечный результат будет одним и тем же во всех случаях: эволюция человека замораживается, в одном случае раньше, чем в другом. Эти возможности — абстрактные ограничения; в реальности они разворачиваются одновременно и противоречивым образом. Для того, чтобы продолжать свой бесконечный курс, капитал вынужден обращаться к человеческой деятельности, восхвалять человеческое творчество. А для того, чтобы гарантировать себе вечную жизнь, капитал должен действовать быстро. Он натыкается на препятствия во времени и пространстве, связанные с уменьшением природных ресурсов, (которые нельзя подменить синтетическими заменителями) и безумным увеличением человечества (которое вызывает исчезновение многочисленных форм жизни).
Становится ясно, что те, кто поднимает знамя труда или его упразднения, остаются на территории капитала, в рамках его эволюции. Даже движение к безграничному обобществлению желания изоморфно по отношению к бесконечному движению капитала.
Капиталистический способ производства не является упадочным и не может прийти в упадок. Буржуазное общество расщепляется, это верно, но это не ведёт к коммунизму. В лучшем случае мы можем сказать, что коммунизм утверждался в оппозиции к
