Шрифт:
Закладка:
Девочка тоже светилась, ее плоть словно сияла изнутри, а глаза сверкали чистейшей голубизной. Над россыпью полевых цветов у кромки воды взлетела бабочка размером с целого ястреба, и быстро-быстро забила огромными оранжево-черными крыльями, чтобы смахнуть их влажные волосы с ушей. А потом поднялась так резко, что заслонила им свет, как если бы барка резво плыла по течению и вдруг очутилась под сенью деревьев. Девочка рассмеялась, когда бабочка коснулась лапками ее лица, а потом упорхнула, оставив розово-золотое небо, усеянное облаками, похожими на камни, выложенные поперек прозрачного ручья.
Об этом ли месте рассказывала ему Баба, когда он был мал? Что есть такое одно местечко внутри другого? «Нужно только откинуть завесу из воздуха, Рыбик, и оно будет там – по волшебству». И сказав это, она всегда смеялась, тем своим мрачным и непонятным ему смехом.
Малёк закрыл глаза, а когда снова открыл, мир вокруг принял знакомые очертания. Бабочка над полевыми цветами теперь порхала маленькая и хрупкая, и весь мир опять стал самим собой.
– Мне очень нравится твой мир, – сказала девочка.
Вместе они поднялись на холм к дереву мальчика, где начиналась лестница. Мальчик, смятенный, шел зигзагами, девочка улыбалась. Вся срочность их побега исчезла в блеске этого таинственного зеленого мира. У него мелькнуло в голове, что его видение могло обернуться какой-нибудь шуткой или чем-то вроде колыбельной, чтобы оторвать его от неотложного преследования. Даже сейчас он не припоминал никакого ощущения срочности, и вообще, если опасность им и грозила, то его дерево наверняка станет им безопасным убежищем. Он стал взбираться на него, но очень осторожно, чтобы не упасть. А когда оглянулся – увидел, что девочка пристально смотрит на восток, где уже показалось солнце. Она больше не улыбалась, не смотрела так мечтательно и отрешенно, как прежде. Вместо этого она смотрела на зарю и, казалось, испытывала страх, будто над Бабиной лачугой разливался не свет, а жуткая тьма, исходящая от почерневшего солнца.
Он поманил ее за собой.
Она спустя мгновение полезла на дерево.
Миранда отпила из фляги и предложила ее Эйвери. Они сидели на берегу под эстакадой, глядя на светлеющее небо. От пандуса за поворотом, где вооруженные мужчины ожидали девушку с карликом на лодке, их скрывала стена жимолости. Утро было влажное и тяжелое от тумана, навязчиво цеплявшегося за деревья и тянущегося по воде. «Это нам тоже на руку», – подумала Миранда и надела наруч и стрелковую перчатку. Последнюю она натянула аккуратно, чтобы не задеть порез на ладони.
– Течение сильное, – заметила она.
– За меня не переживай, – сказал Эйвери.
Она сделала еще глоток из фляги.
– Тебе нельзя уходить, когда светлеет…
– Я-то уйду. Беспокойся за себя. – Когда она снова передала ему флягу, он допил последнюю воду. Пролил немного на рубашку Хирама, вытер рукой.
– Парочка из нас еще та, – заметила она и подала карлику руку, на которой у нее была перчатка.
Эйвери, удивленный, принял ее.
Она залезла в лодку и взяла с кормы одну из металлических канистр, вылила бензин на сиденья и на дно. Затем поставила канистру рядом с носом. Эйвери взобрался на борт и встал на корме, дожидаясь, пока Миранда перекинула лук с колчаном через плечо и взяла вторую канистру горючего. Сошла на берег и достала из колчана отцовский стеганый фартук. Села на камень, вынула три стрелы и вонзила их в землю. Взяла нож Хирама и разрезала фартук на шесть длинных полосок. Обернула каждый из трех наконечников двумя полосками и затянула вокруг древков. Наконец открутила крышку канистры и макнула туда стрелы.
Эйвери, сидевший у руля, следил взглядом за ее руками.
– От того, что мы сейчас сделаем, будет зависеть, сколько мы еще проживем, – сказала она.
Он кивнул.
Миранда осторожно сунула стрелы в колчан, одну за другой. Схватила свой «Рут» и протянула Эйвери вторую канистру. Тот разлил остаток горючего по днищу «Алюмакрафта» и мягко поставил канистру между своих ступней. Пары, поднявшиеся с палубы, заползли ему в голову и легкие.
– Не забудь, – сказала она, толкая нос лодки назад в воду. – Ты ждешь среди деревьев, пока не станет безопасно. Потом идешь на берег ко мне.
– Как я узнаю, что уже безопасно?
– Я буду еще жива.
Он поставил голую ступню на транец, собираясь с духом. Взялся за шнур стартера. Надетая на нем несоразмерно большая рубашка волочилась по днищу.
– Считай до десяти, потом заводи.
Миранда исчезла в зарослях, укрывавших склон, и только камешки посыпались вслед за ней.
Он досчитал до десяти. Потянул за шнур.
Мотор разорвал утреннюю тишину, но не завелся.
– Черт, – пошипел Эйвери.
Он потянул еще. И еще.
Пот выступил у него на лбу, и Эйвери подумал: «Это не к добру». Их обнаружат, прежде чем план хотя бы придет в действие, и Джон Эйвери увидел будущее, которое им светило: вся жизнь в рабстве у ужасных людей с ужасными намерениями. Его жена и дочь скормлены влажной земле низин, а жирный Чарли Риддл насвистывает, засыпая их лопатой.
Он стал молиться, как молился бы человек, давно утративший веру, чья вера дремала и ждала минуты ужаса, такого, как сейчас, чтобы переродиться и дать милый тонкий росток.
«Господь Всемогущий, – молился Джон Эйвери, – сделай так, чтоб он заработал. Господи Боже».
Он потянул за шнур.
То ли мышца, то ли сухожилие в его руке испустило крик, но двигатель таки завелся, и вся боль, вся воскресшая вера испарились с приливом адреналина.
Он удержался на ногах, когда лодка рванула вперед, затем поддал газу, и «Алюмакрафт» вышел из тени эстакады, обогнув изгиб перед лодочным пандусом, где люди, которые убили Кука, показывали пальцами в сторону лодки, крича друг другу.
И вскидывали свои пушки.
Эйвери выпрыгнул из лодки. Его поглотил туман и вода.
Миранда устремилась вверх по склону к вершине моста, не обращая внимания на шиповник и крапиву, что раздирали ей ноги. Когда она, запыхавшись, выбралась из зарослей, справа от нее проходил мост через реку, а слева – рельсы, тянувшиеся в лунном свете между сосновыми грядами. Она перелезла через усыпанный камнями уступ и взобралась на эстакаду, где через каждые несколько дюймов были проложены шпалы и ощущался ветер, задувающий из пустоты между ними. Пригнувшись пониже, она быстро зашагала по эстакаде. В ноздри ей проникал запах бензина и мазута. Достигнув центра, она встала ногами на две шпалы; оттуда открывался ясный вид на реку и пандус.
«Алюмакрафт» – уже пустой, если не считать двух израсходованных канистр бензина, – вынырнул, пыхтя, из-под моста, повернул направо к пандусу и помчался сквозь спутанную гущу жимолости вдоль берега.
