Хотя по временам достоверность саг как исторических источников и внушала сомнения, в целом считалось, что на их свидетельства можно положиться. Работы таких видных норвежских историков, как Р. Кейсер, П.А. Мунк, Э. Саре[109]опирались прежде всего на анализ саг и других видов нарративной литературы. Возрастание с конца минувшего столетия внимания к социально-экономической истории, к материальным основам политического развития сопровождалось переоценкой разных категорий исторических памятников и их сравнительной значимости; на первый план стало выдвигаться исследование сборников права, актового материала, данных археологии, топонимики, рунологии, лингвистики. Этот материал, будучи интенсивно вовлечен в историческое исследование, дал возможность познакомиться с историей хозяйства, торговлей, связями Норвегии с другими странами, ранними городскими поселениями, с социальной структурой норвежского общества и сдвигами, которые она претерпевала, с внутренней колонизацией. Такая переориентация исследования открыла новые перспективы перед учеными и позволила им по-новому и в целом более критично отнестись и к повествовательным памятникам. В результате усилилась тенденция видеть в сагах, в том числе и королевских, скорее произведения литературы, фиксацию длительной фольклорной традиции, в которой факты с течением времени переосмыслялись и искажались до такой степени, что в сагах, на той стадии, когда они были записаны, уже трудно, если вообще возможно, вычленить достоверную основу. Труды норвежского историка X. Кута и шведского историка Л. Вейбюлля[110] в этом отношении явились переломными.

В сагах о конунгах известное доверие внушало собственно только то, что находило подтверждение в песнях скальдов, отрывки из которых цитируются в «Круге Земном» более обильно, чем в каких-либо иных сагах. Дело в том, что хотя скальдическая поэзия сочинялась и сохранялась устно, ее формальные особенности таковы, что они почти не допускали пересочинения или искажения текста, и считается, что песнь скальда, возникнув в IX, X или XI в., тем не менее в неизменном виде фиксировалась в саге XIII в. Но сколь ни интересны в ряде отношений скальдические висы в королевских сагах, на основании их показаний вряд ли возможно воспроизвести ход событий или познакомиться со многими сторонами норвежской действительности того времени, — слишком эти показания отрывочны и однобоки; ведь скальды обычно воспевали походы, битвы, победы или героическую смерть вождя, подарки, полученные скальдом от конунга, и другие аспекты дружинной жизни. Все остальное как правило не привлекало интереса певца. Правда, нужно отметить, что в историографии последних лет гиперкритические позиции в отношении достоверности саг о конунгах частично пересмотрены и смягчены. Историки убеждаются в том, что в сообщениях Снорри Стурлусона многое заслуживает доверия, и нет оснований с порога отметать его рассказ как «исторический роман»[111].

Но главная перемена в трактовке королевских саг заключается, пожалуй, не в этом. При обсуждении проблемы истинности тех или иных сведений, содержащихся в повествовательных памятниках прошлого, нередко прибегали к процедуре расчленения живой ткани текста: одни его фрагменты расценивались иначе, чем другие, что-то полагали внушающим доверие, остальное отметали как «шлак». При подобной процедуре утрачивалось представление об органическом единстве, каковым являлся этот памятник, и смысл, его пронизывавший, ускользал от аналитического исследователя. «Круг Земной», несомненно, был задуман и создан именно как одно целое, части его, которые на первый взгляд могут показаться не связанными одна с другой, на самом деле прочно цементированы замыслом автора[112]. Не правильнее ли подходить к древнему памятнику именно как к смысловой целостности и пытаться вскрыть заложенные в нем коренные представления его создателя о мире и о человеке, представления, которые в той или иной мере были присущи людям его времени? «Круг Земной», при такой постановке вопроса, естественно, послужит в первую очередь свидетельством о том времени, когда он был сочинен, и лишь затем — свидетельством о том времени, о котором повествует.

Как воспринимали средневековые скандинавы историю и причины изменений, в ней происходящих? Как они осмысляли время? Каковы высшие ценности, которыми, с их точки зрения, с одной стороны, должен руководствоваться правитель, а с другой, более всего дорожат его подданные? Как относились скандинавы времен Снорри к смерти и к посмертной славе? Как они, уже давно будучи христианами, оценивали язычество своих предков? Многие вопросы, подобные перечисленным, возникают при изучении «Круга Земного», и необходимо ответить на них, прежде чем обратиться к оценке создания Снорри в качестве исторического источника. Иными словами, только выяснив умонастроение, пронизывающее это сочинение, можно было бы отделить в нем правду от фантазии. При указанном подходе к королевским сагам вымысел, к которому — сознательно или неосознанно — прибегал Снорри, оказывается не менее существенным свидетельством о духовной культуре его времени, чем констатация им определенных фактов норвежской истории. В таком случае мы могли бы с большей определенностью говорить о своеобразии вклада скандинавских авторов в средневековую европейскую историографию.

Нетрудно видеть, что речь сейчас идет не только и даже не столько о тех сведениях, которые Снорри Стурлусон вполне намеренно собрал и включил в свои саги, сколько о том интеллектуальном, понятийном фонде, который был принадлежностью его сознания, а равно и сознания его современников, — о том, о чем этот автор проговорился, составляя свои саги, может быть, даже и помимо собственной воли. Такого рода данные, не прошедшие через критический аппарат его мысли, не отобранные им и не обработанные в определенных целях, обладают совершенно особой ценностью как раз в силу их спонтанности. Совершенно ясно, что изложенные соображения о возможном подходе к сагам «Круга Земного» продиктованы не интересом к реконструкции событийной истории Норвегии IX–XII вв., а чем-то другим — интересом к скандинавской культуре эпохи самого Снорри. Подобно сагам об исландцах, «Круг Земной» имеет большое культурно-историческое значение, раскрывая ценности, которые были выработаны породившим его обществом. Саги о конунгах и саги об исландцах — одно из наивысших достижений средневековой европейской литературы[113].

Снорри по праву считается одним из наиболее добросовестных историков своей эпохи. Он тщательно собирал материал для саг «Круга Земного» — и из сочинений своих предшественников на поприще сагописания, и из поэзии скальдов, и изучая устную информацию, которую он почерпнул во время посещений Норвегии и Швеции, из бесед с людьми, проживавшими в районах, где происходили описываемые им события. Существенно то, что он подходил к своим источникам критически, не принимая на веру всего в них содержавшегося. Разумеется, «рационализм» Снорри-историка нисколько не мешал ему верить в сверхъестественные явления, будь то языческое колдовство или христианское чудо, — ведь это был рационализм средневекового человека со всеми присущими ему особенностями.

Высказывалось предположение, что в сочинении Снорри истина и вымысел неразличимы, ибо он