Шрифт:
Закладка:
Плачет, пока рукава пижамы не промокают насквозь, затем поднимает голову, трет лицо и стонет. Она ненавидит себя за эту слабость, за эту жалость к себе. Если бы только она могла сделать то, что легко делала когда-то, — исчезнуть в своем воображаемом мире с вымышленными персонажами, которые испытывают придуманные ею эмоции. Но, кажется, она больше не может заставить себя покинуть нынешнее жалкое состояние. Состояние одиночества. Тотальной одинокости.
На прошлой неделе, еще до того, как Люси объявила о своей свадьбе, в Уиндфолз приехали два сантехника, чтобы заменить старую ванну и починить сливной бачок. Их гомонливое присутствие, включенное радио, легкие подколки, адресованные друг другу, подняли настроение так, что, когда она махала им вслед на прощание, ей страшно хотелось что-то сделать, чтобы они вернулись. «Не уезжайте, — чуть не плача, думала она, — не оставляйте меня здесь снова одну».
Вся реальная жизнь пролетает перед ее внутренним взором. Все получилось не так, как она себе это представляла. Все стало не тем, о чем она мечтала в те времена, когда они с Тедом только собирались стать семьей.
— Мне так неловко тебе это показывать, — сказала она однажды Теду, которому было любопытно, чем же занимается Кит в своей студии уже которую неделю подряд.
— Не смущайся, Китти, мы все с чего-то начинаем.
Она дала ему первые сто страниц своей рукописи, над которой работала уже несколько недель после той самой судьбоносной прогулки с малышкой Евой. Ей даже думать о том, что умница Тед сейчас прочитает ее корявый текст, было невыносимо.
Он ждал ее на кухне, в нетерпении отбивая настоле какой-то ритм.
— А где остальное? — спросил он с хищным блеском в глазах, когда она вернулась. — Покажи мне остальное.
— Остальное? Все, что я написала?
— Да, все.
Это была идея Теда — отправить рукопись в Лондон Максу, его литературному агенту.
— Я не знаю, Тед, — волновалась она, понимая, что рукопись еще слишком сырая, слишком недоработанная, чтобы ее читали профессионалы.
— Ну а что ты теряешь?
Отличный вопрос. Сейчас уже можно даже посмеяться над ним.
— Ничего, — ответила тогда она.
Как же она ошибалась! Пожалуй, главная ирония заключалась в том, что именно тогда и именно Тед поощрял ее, потакал ей, побуждал писать дальше, подобно тому, как побуждают тяжело больного пациента гулять в парке. Но ни он, ни она, конечно же, не предвидели ни ее скорого успеха, ни их расставания, которое спустя много лет стало итогом всего, что между ними было.
Кит вздыхает и откидывается на спинку кресла Теда. Скрип сиденья, скрежет колесиков, катящихся по деревянному полу, — единственные звуки, которые возникают в этом доме. Марго еще не вернулась после ночевки у отца и Сибеллы. Она смотрит в окно и продолжает истязать себя мыслями о Теде, окруженном сейчас любовью и радостью.
Воспоминания накатывают, точно волны на берег. Марго, шести- или семилетняя, никак не может уснуть от какой-то тревоги, появившейся из ниоткуда. Эта бойкая маленькая девочка, внезапно испугавшись тени под кроватью, лежит без сна. Кит помнит, как дочка звала ее и она, оставив работу, бросалась к ней, садилась на край кровати и рассказывала сказки, которые сочиняла тут же, на ходу. Она даже помнит эти сказки — в них принцессы обязательно лучше всех орудовали мечами и бились с монстрами. И, конечно же, побеждали их.
Марго лежала под одеялом с широко распахнутыми от восхищения глазами, протягивая матери свою тонкую ручку, чтобы та гладила ее, и это ее успокаивало, и она наконец засыпала. Кит на цыпочках выбиралась из комнаты. Милая маленькая девочка, дочка. Эти воспоминания по-настоящему драгоценны. Точно якорь, они держали в ее сознании то, что это — ее семья и ее место. Пока однажды не она, а Тед пришел на зов Марго. Кит почувствовала укол совести, но все же отмахнулась — все в порядке, успокоила она себя, мне нужно работать.
Ей было трудно разрываться между семьей и книгами. Невероятно трудно. Не так давно она жаждала тишины и уединения. Вечная суета и шум дома, работа урывками — она была уверена, что станет гораздо продуктивнее, если наконец отгородится ото всех. Но когда этот дом по-настоящему стал только ее, когда все его покинули и он превратился в пресловутое пустое гнездо, тишина стала невыносимой. Слова тонули в этой тишине, как в трясине. Писать на пустом месте оказалось невозможно. И Кит усвоила этот жестокий урок. Чтобы работать, чтобы писать книги, ей нужна твердая почва под ногами — ее семья. Только она была и плодородной землей, и крепким фундаментом для нее самой. А без них она чувствует себя потерянной.
Конечно, она узнала о том, что у Теда появилась Сибелла. И не только по тому, как тщательно он скрывал это. У любой женщины, даже у нее, несмотря на то что, казалось бы, она с головой поглощена только работой и не видит ничего вокруг, достанет интуиции, чтобы понять: любимый мужчина ускользает, уходит. Она чувствовала это в его рассеянном взгляде, долгих вздохах, в изгибе спины, когда он каждую ночь поворачивался к ней в постели. Она решила закрыть на это глаза. А что тут еще сделать? Если любишь кого-то, надо дать ему свободу.
Она помнит их первое обещание: всегда оберегать друг друга — и чувствует себя очень земной и очень мудрой, любезной, щедрой, потому что позволяет ему иметь интрижку на стороне. Кит была уверена, что они с Тедом навсегда принадлежат друг другу. Однажды он сказал ей: «Мне не нужно кольцо на пальце, чтобы знать, что я твой, а ты — моя». И вообще. Кто сказал, что отношения обязательно должны быть моногамны? Увлечение кем-то еще совсем не означает разрушение их такого долгого партнерства. Оно сильнее и глубже всего остального.
Но это не значит, что ей не было любопытно. Что же это за женщина, которой так увлекся Тед? Собрать пазл не составляло труда. Вначале появилась ваза. Элегантная, кремового цвета. Тед поставил ее на окно в гостиной и целый вечер не сводил с нее внимательных глаз.
— Увидел в магазине, — объяснил он. — Подумал, она будет хорошо смотреться здесь. Тебе нравится?
За все время, что они жили в Уиндфолзе, Кит не помнила, чтобы он проявлял хоть какой-то интерес к обстановке или декору дома. Когда Тед заснул, Кит перевернула вазу и прочитала на дне подпись мастера: «Сибелла Эш».
Она разыскала ее на ремесленном рынке в
