Я сделал шаг назад, глубоко вдыхая, как будто не дышал все время, пока стоял так близко к ней.

В ее глазах промелькнуло разочарование, и я почувствовал то же самое. Потребность поцеловать ее была невыносимой, и было больно от того, что я не мог этого сделать.

— Мисс Уитлок?

— Это, наверное, охрана, которая принесла нам пиццу. — Она сжала губы в тонкую линию, прежде чем проскользнуть мимо меня.

Я замер на месте, задаваясь вопросом, как, черт возьми, я смогу поступить правильно, если это противоречит всему, чего требовало мое жалкое существование? Отрицать это было чертовски невозможно, и, казалось, оно становилось только сильнее, чем больше я пытался его игнорировать.

Характерный аромат чеснока и пряный аромат пепперони окутали меня, когда Сиенна прошла мимо, ставя коробку на кухонный стол.

Она открыла коробку, и я усмехнулся.

— Никаких дополнительных ананасов?

— Хм. Посмотри-ка. — Она изобразила замешательство. — Должно быть, ты мне действительно нравишься.

— Похоже на то.

— Возьми салфетки, Казанова. Я налью вино.

Я ухмыльнулся и крикнул ей вслед:

— Одно слово.

— Не смей его произносить.

— Несовершеннолетняя.

— Теперь ты будешь пить дешевое вино, дедуля.

Я фыркнул и потянулся за несколькими салфетками.

— Мы должны есть на террасе. Я предпочитаю, чтобы моя еда не пахла мокрой краской.

— Согласна.

Солнце село, и это была одна из тех клишированных ночей, о которых вы читали в романтических романах, где любовь витает в воздухе, и даже сверчки стрекочут под мелодию песни Эда Ширана. Это было бы то, что любой автор романа описал бы как идеальную ночь для двух сломленных людей, которые влюбились и потерялись в волшебстве.

Хорошо, что это был не гребаный роман, а то бы я был в полной заднице.

Сиенна протянула мне ломтик, затем взяла один себе и положила его в рот, присев на стул во внутреннем дворике.

— Я не помню, когда в последний раз ела пиццу. — Она прожевала и проглотила, уставившись в пространство. — Думаю, это было два года назад.

— Два года? — Спросил я, потрясенный.

— Да. Сайлас пришел домой однажды ночью, пьяный. Он разбудил меня и настоял, чтобы я съела с ним пиццу. — Она хихикнула. — В ту ночь он вел целый разговор сам с собой, а я просто сидела и слушала.

— Ладно, итак, — я сделал глоток вина, — у меня два вопроса о том, что ты только что сказала. Во-первых, какого черта ты уже два года не ела пиццу?

Она пожала плечами.

— Девушка должна делать то, что должна делать девушка, чтобы оставаться красивой.

— Красивой для кого? Для себя или для своего парня, носящего Gucci?

Трудно было не заметить, как краска отлила от ее щек, как изменилось выражение ее лица. Я был на грани того, чтобы спросить, в чем дело, когда она исправилась и попыталась изобразить на лице улыбку.

— Бывший парень, — поправила она.

— Формальности закончены?

— Да. — Она отщипнула кусочек пепперони от пиццы. — Какой у тебя еще вопрос?

— О чем Сайлас говорил сам с собой?

Мы оба рассмеялись, и ее глаза как бы смеялись вместе с ней. Все вокруг засветилось. Даже атмосфера вокруг нас стала невесомой.

— Я даже не могу вспомнить все, что он сказал той ночью, так как многое из этого не имело смысла. Но перед тем, как уйти, он сказал кое-что, чего никогда не говорил раньше. И с тех пор больше никогда не говорил.

— Что он сказал?

Она уставилась на бокал вина перед собой.

— Что он скучает по нашей маме.

— Он не часто говорит об этом?

— Только когда злится или использует ее как предлог, чтобы быть придурком. — Она откинулась на сиденье. — Но никогда не говорит о том, что он чувствует по отношению к ней… когда ее больше нет с нами.

Я посмотрел вниз на ее руку, пальцы которой крутили ножку бокала.

— Я потерял обоих родителей, когда был маленьким. Автокатастрофа. — Почему я говорю о себе? — Отправился жить к дяде в Форт-Льюис.

— Так ты стал морским пехотинцем?

— Я больше ничем не хотел заниматься, и ни в чем не был хорош. Оказалось, что у меня были скрытые таланты, которые оказались весьма полезными для морпехов.

— Что за таланты?

Я откинулся на спинку стула, вытирая пальцы салфеткой и поджав губы. Я сделал глубокий вдох.

— Я довольно хороший стрелок.

— О. — Ее глаза сузились, заинтригованные. — Ты был снайпером или что-то в этом роде?

— Или что-то в этом роде. — Я снова вдохнул. Произнести это вслух было бы чертовски ностальгически, как будто эти слова обладали силой отбросить меня назад во времени — в то время, которое я больше никогда не хотел переживать. Я лучше буду вечно гореть в аду, чем вернусь в прошлое.

Дул легкий ветерок. Темные облака висели в воздухе, скрывая розовые и желтые оттенки заката. В воздухе витало что-то зловещее. Как будто погода чувствовала запах смерти, хаоса.

Я лежал в этой позе несколько часов, осматривая местность, проверяя каждый угол, каждую щель, каждое возможное укрытие. Не было никакого движения, никаких признаков жизни. Казалось, все здесь было потеряно и забыто — идеальное место для такой сделки, чтобы пройти незамеченным и под защитой высоких пустующих зданий.

Мы так чертовски долго следили за задницей этого парня. Федерико Эспозито был печально известен своей причастностью к торговле людьми — тысячи женщин и детей прошли через его грязные пальцы. Отец Эдоардо Эспозито был главой сицилийской мафии, известной своими сделками с незаконным огнестрельным оружием. Он считался крупной рыбой, пока не стало известно о делах его старшего сына.

Потребовались годы тщательного планирования, чтобы привести нас к этому моменту. Мы заключили союзы с другими преступниками и подвергли риску жизни некоторых наших ребят, позволив им проникнуть в самые темные круги мира, чтобы у нас был один шанс поймать этого парня. Один шанс. Это все, что у нас было. Если бы сегодня что-то пошло не так, мы могли бы навсегда распрощаться с поимкой Федерико. Не говоря уже о том, что все, кто работал над этой операцией, окажутся под прицелом. Особенно наши парни на земле — наши союзники.

Кстати, об этом.

Громкий гул двигателей разорвал тишину, эхом отдаваясь вокруг нас. По улице пронеслось море черного цвета, эхо металла вибрировало от стен и разбитых окон. У меня, блядь, мурашки побежали по коже, когда я увидел, как подъезжают Харлей Дэвидсоны, как одна гигантская сила, с которой нужно считаться. Впереди ехал их президент, огромный ублюдок, который припарковал свой боров, за ним вице-президент и