атташе, расположенном в здании посольства на улице Герцена и хорошо знакомом Марейкису по предыдущим проникновениям, а на старой посольской даче в Красково. Там тоже стоял сейф, там Накаяма часто ночевал, но ключей и печатей от него у Чена не было («посольский» набор он хранил в своем сейфе на Лубянке). Значит, сначала необходимо получить их слепки для того, чтобы потом найти и, при удачном стечении обстоятельств, выкрасть документы. Впрочем, сроки, поставленные Чену Заманиловым, в любом случае делали эту логику бессмысленной. Так быстро изготовить копии в спецмастерской в Большом Кисельном все равно могут не успеть. Можно, конечно, нажать, можно использовать имя комиссара, но не факт, что там не выполняют в этот момент какую-то другую, не менее важную и срочную работу. Значит, придется рисковать и «брать на живую». По дороге до дома на Тургеневской Марейкис все обдумал и принял решение. Поэтому не стал даже заходить к себе, а сразу отправился в Колокольников, к Любови Вагнер. Разговор по всем признакам предстоял непростой, и Чен удивился тому, как легко – относительно легко – все прошло.��– Вы поможете нам?��– Помогу. Будьте вы все прокляты…��– Это потом. Когда у вас занятие русским языком с подполковником Накаямой?��– Завтра в четыре часа дня.��– Отлично. Звоните ему прямо сейчас. Скажете, что помните о его предложении посетить дачу в одиночку. Без дочери. Было такое предложение?��– Было. Зачем спрашиваете? Знаете же, что было.��– Вот и прекрасно. Скажете, что дочь готовится к Новогоднему спектаклю у подруги, ночевать домой не придет. И вы тоже свободны до полудня послезавтра, готовы с ним встретиться.��– Он удивится.��– Скажите, что у вас есть срочный, важный и тяжелый разговор, который лучше провести не в посольстве, а в домашней обстановке.��Любовь Вагнер на мгновенье задумалась.��– Хорошо. Но я не хочу говорить это при вас.��– Почему?��– Потому что вы меня сделали проституткой! И сейчас снова подкладываете под этого японца исходя из каких-то ваших соображений государственной безопасности! А я не хочу унижаться при вас, понимаете?! Я не хочу отдаваться ему при вас, даже на словах, даже по телефону! Понимаете вы это?!��– Не кричите. Я выйду. Звоните спокойно, – и Арсений Чен аккуратно прикрыл за собой дверь в квартиру. Выйдя на лестничную клетку, он двинулся вперед, остановился и, развернувшись, шагнул было к двери, собираясь прислушаться к тому, что будет говорить Любовь Вагнер по телефону. Аппарат висел на стене в коридоре, и ее высокий, пронзительный в истерике, голос слышно должно было быть хорошо, если только она не станет закрываться специально. Но лицо Чена вдруг помрачнело, и он, так и не дойдя до двери, вдруг решительно повернул назад, спустился на один пролет и, достав трубку и табак, раздраженно закурил.��Через несколько минут дверь в квартиру тихо открылась. Люба выглянула на лестницу. Чена увидела не сразу, а увидев, тут же успокоилась. Лицо ее разгладилось, и она уже совершенно обычным тоном отчиталась короткими предложениями:��– Мы едем с ним завтра. Сразу после урока. То есть в шесть вечера. На его машине. Вероятно, водитель, как обычно, Стефанович. Останемся там до утра. Он купит шампанское и фрукты.��Чен сунул трубку в уголок рта и ничего не ответив, медленно пошел вниз по лестнице. Он не знал, хоть и мог предполагать, что пока он шел пешком от Лубянки до дома Вагнер, Любови из своего кабинета позвонил Заманилов.��– Любушка, душенька моя, нам надо с тобой срочно встретиться!��– Нет.��– Любушка, я не спрашиваю да или нет. Я приказываю. Слушай меня внимательно и не вздумай повесить трубку, истеричка. Сейчас к тебе придет Чен.��– Чен?��– Он. Тот самый. Ты помнишь, чем окончился его предыдущий визит? В этот раз из окна может вылететь твоя дочь.��– Вы…!��– Молчи, дура! Чен придет не просто так. Он предложит тебе поехать сегодня или завтра на дачу к Накаяме. Попробуй только отказать – я с тобой больше шутить не буду! Это понятно? Чен тебе расскажет детали. Будешь ты спать с Накаямой или выполнишь приказ Чена без этого – меня это не интересует. К твоему сожалению не интересует. Потому что ты мне надоела, надоела до чертиков, одни неприятности из-за тебя! И моли своего белогвардейского бога, чтобы я отпустил тебя просто так и с дочерью. Охранять тебя дальше, спасать от справедливого наказания я больше не буду. Если Чен захочет, пусть он о тебе заботится. Но я думаю, не захочет, да и его дни тоже, считай, сочтены. Но этого тебе знать не надобно. Всё. Жди, он скоро будет. – И Заманилов повесил трубку.��Вечером следующего дня вечный дежурный по наблюдению за дачей японского посольства младший лейтенант госбезопасности Захаров докладывал Заманилову обстановку:��– Приехали восемнадцать минут назад. Въехали в ворота как обычно. Темно уже, лиц не видно. Предполагаем, что Накаяма, водитель Стефанович.��– Кто с ними?��– Не видно ж ни… – начал было оправдываться Захаров, но Заманилов прервал его нетерпеливым жестом. Подошел к окну, осторожно выглянул из-за занавески. Фонарь, специально установленный перед въездом на дачу, луна и снег создавали идиллическую картину и отличный фон для скрытного наблюдения. Вот только наблюдать было не за чем. Высокий забор почти полностью скрывал дачу от нескромных взоров. Можно было разглядеть только брезжащий сквозь доски электрический свет из окон первого и второго этажей, но даже тени людей, ходивших по дому, оставались невидны.��Заманилов подумал мгновенье, посмотрел на золотые наручные часы и решительно начал:��– Так, ждем час, потом… – На этом его твердость иссякла, и он уже менее уверенно добавил. – Потом посмотрим. Кстати, что с прислугой? Кто в доме?��– Никого. Кроме тех, кто приехал, никого. Через десять минут после прибытия Накаямы кухарка и горничная дачу покинули. Калитку за ними он закрыл сам. Больше никто не входил.��Полтора часа спустя Заманилов в бекеше и огромных галифе, в каракулевой ушанке, и Захаров, одетый в ватные штаны, прожжённую в нескольких местах телогрейку и в треухе осторожно вышли на поселковую дорогу метрах в трехстах от японской дачи. Неторопливым шагом, молча, они приблизились к заветной калитке, здесь пошли очень медленно, почти останавливаясь. Захаров оглянулся на избу, где находился его пост. Занавеска дрогнула – напарник был на месте и подал сигнал, что все нормально. Заманилов вытягивал шею, тщетно пытаясь разглядеть что-то в окнах дачи. Пришлось пройти дальше. Хотя ни в одном доме окрест не горел свет, нельзя было с уверенностью утверждать, что в оживленном дачном поселке никто не выйдет случайно прогуляться ясным зимним вечерком. Когда чекисты удалились от дачи и свернули в ближайший проулок, чтобы вернуться к посту с тыльной стороны, длинная худая тень скользнула вдоль забора по узкой протоптанной в снегу тропинке. Замерла. Вдруг тень выпрямилась, удлинилась и опять замерла. Раздался грохот – Марейкис, все это время сидевший