— Не хорошо.

— Знаю.

Но так хочется, так хочется. Что это: простое любопытство или надежда стать частичкой той жизни, которая не сложилась? А может это подсознательная тяга к преступлению, которую вложила в нас природа — вложила и поставила вечный запрет:

— Нельзя!

Можно. Я боюсь произнести это вслух, но внутри всё кипит: можно, можно! И я дожидаюсь того времени, когда день переходит в ночь, и выхожу на улицу.

Темнота мой друг. Прикрывая меня собой, она скрывает моё любопытство и позволяет спрятать стыд и забыть о морали. Дыхание останавливается, кончики пальцев немеют, в висках жёсткий счёт: раз, раз, раз… Будто бомба с часовым механизмом: раз, раз…

Бах!

Хлопнула створка. Удар как взрыв; я оглушённый бреду дальше, к следующему окну, к следующему взгляду. Поднимаюсь на цыпочки, подбородок удобно ложится на карниз, глаза впиваются в стекло… в застеколье…

Что я хочу увидеть? Тёплый свет лампочки, ковёр на стене, диван, шторы. Мелодия: трам-пам-пам — старая. Жизнь идёт на пластинке по кругу, голоса прошлых лет напевают знакомые слова. Я возвращаюсь домой к чёрно-белой фотографии на стене, где мы с мамой. Она снова рядом, мне тепло, мне хорошо. Трам-пам-пам, трам-пам-пам…

Но свет гаснет, шторы сдвигаются, музыка тает — и я кричу в темноту как в стену:

— Откройте! Откройте мне дорогу обратно! Прошу вас…

Но тишина как приговор — уходи. Ухожу.

Грусть пытается остановить меня. Но впереди бесконечные ряды домов, они, словно надежда для одинокого путника, мигают в темноте жёлтыми огоньками. Я улыбаюсь и иду дальше: от окна к окну, от окна к окну. Я люблю смотреть в чужие окна. А они любят смотреть в меня.

Оторвавшись от ноутбука, я несколько минут сидел неподвижно. Потом скосил глаза на пивную бутылку — пустая. Идти в магазин за добавкой желания не было, да и денег тоже. Я выпрямился, вернулся к ноутбуку. Перечитал миниатюру… Не шедевр. Показать бы её Максиму Андреевичу, вот где было бы раздолье для критики. Да и остальные, пожалуй, в стороне не останутся. Интересно, они знакомы с интернетом? Хотя да, господин Серебряный говорил что-то о восторженных поклонниках. Что ж, не удивлюсь, если кто-либо из этих поклонников доберётся и до моей страницы.

— Пиво пьёшь? — донеслось от калитки.

Я вытянул шею, посмотрел на нежданного гостя поверх монитора. Голос вроде бы знакомый, но то ли солнце слепило глаза, то ли пиво память ослабило…

— Не узнаёшь? Тоже мне друг.

У калитки стоял Лёха. Он широко улыбался и прижимал к груди объёмистый бумажный пакет.

— Алексей! — обрадовался я и засуетился. — Дружище, заходи. Долго жить будешь!

— Буду, буду, куда я денусь. А ты без меня пивом балуешься? Мог бы и позвать.

— Я думал, ты в рейсе.

— Отгул взял, — Лёха подмигнул. — Я тут принёс кое-что. Если Серёня с Галышом не придут, то на двоих нам хватит.

Он выложил из пакета хлеб, колбасу, банку оливок, несколько пластиковых коробок с салатами и под конец бутылку водки. Я расплылся в улыбке.

— Чтоб я без тебя делал.

Лёха усмехнулся.

— В небо смотрел бы. Пишешь?

— Да вот…

Лёха разложил еду, открыл бутылку. Как всегда неторопливый в движениях и в голосе. Я хорошо помню первую нашу встречу. Он подошёл вразвалочку: высокий, крупный, с добродушной улыбкой и косящим взглядом. Какой-то чересчур показной. В руках ветошь, запах бензина… Даже не понимаю, почему он мне в тот раз не понравился.

Мы чокнулись, выпили — без тостов, без пожеланий. Лёха поморщился, скривил губы.

— Тяжело пошла, — ткнул вилкой в оливки, спросил. — А что пишешь?

Я развернул ноутбук к нему.

— Да вот, миниатюрка. Почитай, если интересно.

Лёха положил вилку на стол и потянулся к монитору. Я посмотрел на его лицо. Оно было спокойно и даже безучастно, только глаза медленно двигались по строчком слева направо, иногда спотыкались, иногда вздрагивали, иногда просто замирали на месте, как будто не в силах перешагнуть через малопонятное слово, и тогда брови сходились в одну линию, а по лбу пробегали глубокие морщины… Интересно наблюдать за читающим человеком, особенно если он читает твоё произведение.

Дочитав, Лёха выпрямился, положил ладони на стол и постучал по столешнице пальцами. Мне показалось, он не знает, что сказать. Вроде бы надо похвалить, а за что не ясно.

— Про музыку понравилось, — наконец сказал он. — Ну и про окна тоже. Чё это вдруг на тебя нашло?

— Так, вспомнилось, — неопределённо ответил я. Рассказывать историю о мальчике, который любил подглядывать в чужие окна, я не хотел. Это моё детство и мои воспоминания, и пусть они останутся моими навсегда.

— А мне тут Люська заявила, что в театр хочет. Представляешь? — Лёха положил локти на стол, напрягся. — Какую-то передачу бабскую по телеку насмотрелась, и заело: хочу и хочу. Я, конечно, не против, по мне хоть сегодня, жалко что ли? Но до театра, опять же, доехать надо. Это вы в городе у себя собрались, в трамвай сели и вот тебе пожалуйста. А нам до города пять часов пилить. А потом обратно. Ей хорошо, развалилась на сиденье и сопи носом, а мне за рулём. А я с рейсов не вылажу, мне руль по ночам снится. Я ей говорю: Люсь, давай по железке. Какая хрен разница? Посмотрим твой спектакль, потом в гостинице при вокзале заночуем, а утром первой электричкой домой. Разумно же? Она в крик! Зачем, говорит, машину покупали, если она из гаража не выезжает? Я вроде как для тебя всё делаю, а ты вроде как для меня ничего. Это она так говорит, потому что на вокзале ночевать не хочет. А что тут страшного? Нормальная гостиница, возьмём двухместный номер, переночуем, вечером в ресторанчик сходим. Нет, заело её: на машине и на машине! Хрен с тобой, взял я денег, до магазина и к тебе. Такие вот дела.

Рассказывая, Лёха вздыхал и постукивал пальцами по столу, а я слушал его и думал: эх ребята, мне бы ваши проблемы. Вы ссоритесь, миритесь, опять ссоритесь и опять миритесь — и в этом ваша жизнь. Она вам нравится, и вы никогда от неё не откажетесь. А я, как почётный зритель, смотрю на вас со стороны и завидую. Театр! Да хоть каждый день, лишь бы рядом сидела она. Она. И не важно, сколько километров…

— Я знаешь, что думаю, Ром? — Лёха разлил по второй и, не дожидаясь меня, выпил. Вторая порция прошла лучше, он благодушно улыбнулся и погрозил мне пальцем. — Я так думаю, надо и у нас театр открыть. А чё бы нет? Мы ничуть не хуже вашего города. Сколько у вас театров?

— Штук пять, наверное, — пожал я плечами, — может больше. Не знаю точно, я не театрал.

— Вот! А Люська у меня театрал оказывается. Ни разу в театре не была, а спектакль такой устроила, что из дома бежать пришлось. Как считаешь, можно у нас театр открыть?