север. Подлодки были арендованы акционерным обществом Лукойл. На морской карте их маршрут выглядел так, словно они двигались к месту аварии КУРСКА, в действительности же в тот момент они находились в другом море.

Суда эти входили в число 200 спасательных средств, предназначавшихся для спецопераций в случае катастроф, и через какое-то время стало очевидно: именно такой катастрофой была гибель КУРСКА. Создание подобных подлодок требовало огромных усилий от инженеров, работавших с полной самоотдачей. «Дезертиры» из Каспийского моря относились к серии, прототип которой был разработан в 1928 году и с тех пор постоянно совершенствовался. Они представляли собой плавающие подъемные платформы, похожие больше на плот с вертикальными надстройками, чем на корабль. У них имелись «руки» – манипуляторы, которыми можно было управлять дистанционно; они напоминали огромный ловильный инструмент. С их помощью спасательные суда могли сдвигать севшие на мель корабли с песчаных отмелей, открывать люки подлодок, попавших в аварию, помогать экипажу выбраться наверх, а также поднимать потерпевшие крушение подлодки с глубины. В тот момент они помогали ремонтировать нефтяные вышки и зарабатывали для нашего флота деньги.

Военно-Морской Флот владеет территориями в центральной России и платиновыми рудниками на юго-востоке Сибири, из них мы пополняем флотский бюджет. В этом отношении система самодостаточна и напоминает хозяйство позднеримской армии, оставленных и богами, и империей легионеров, удерживавших бастионы на Дунае и защищавших Византию от парфян и турок. В случае чрезвычайных ситуаций внутри системы обнаруживаются неожиданные временные рабочие резервы, являющиеся ее неотъемлемой частью (бесчисленные, сомневающиеся в своих вождях и отчаянно верящие в спасательную технику практики); руководство (смотрящее на всё сверху вниз) их даже не видит.

Я случайно, одним ухом, услышал об этих двух спасательных машинах-«беглянках»; такое оборудование я и искал. На поиск этих объектов руководство Каспийского флота бросило катера, тащившие за собой огромные прожекторы, и гидросамолеты с усилителями остаточного света. Матросов удалось спустить на спасательные подлодки-платформы по канатам практически в последний момент, еще немного – и лодки бы сели на мель у одного из островов в Каспии.

Боги словно хотели нам помочь! Как будто молитвы из задних отсеков КУРСКА (или мои исполненные тяжелых предчувствий телефонные звонки) возымели силу! В Астрахани уже в ночь на воскресенье обе спасательные машины погрузили в огромный самолет АНТОНОВ. Как удалось вытащить платформы из воды и доставить их по суше в аэропорт? Почему вообще АНТОНОВ оказался в нашем распоряжении? Наши звонки: словно плети, на которых висели колокольчики, словно плети сибирских ямщиков, воспетые Пушкиным. Наверстывая упущенное, мы старались контролировать всё. Как получилось, что после промежуточной остановки на Урале у АНТОНОВА всё еще было достаточно топлива? Есть ли у техники разум? Помогала ли нам страна интуитивно? Об аварии‐то еще никто не знал.

Я предполагаю, что спасательная техника обладает собственной волей. Мои тревожные телефонные звонки (нервозность мешала доходчиво объяснять информацию другой стороне) никогда не заставили бы устройства для спасательных работ выбрать в огромной России, так сказать, самих себя для проведения операции и быть уже на полпути к нам.

Новость о катастрофе уже дошла до верхних эшелонов власти. Это было в воскресенье рано утром. Всё замерло. Аварийный план вступил в силу: все средства были сосредоточены на спасении КУРСКА. Ждали дальнейших распоряжений.

Беспокойный сон, я просыпаюсь в 6:18 утра. Всё пришло в движение

Спасательные аппараты так и не довезли. На промежуточном аэродроме на Урале выруливавший на взлетную полосу истребитель-бомбардировщик въехал в АНТОНОВА, из которого в этот момент выгружали платформы.

Я несу ответственность перед командиром, перед отечеством. Никто не помогает. На линии командующий адмирал маневренного флота. На Баренцево море надвигается шторм, почему ни до кого не дозвониться? Я отвечаю, что понятия не имею.

Я звоню Андрею Велишову, знакомому журналисту из Москвы. Это нарушение правил о неразглашении тайны. Он пишет запрос в пресс-службу, приводящий к тому, что Главштаб ВМФ собирается в полном составе в 21:00. Теперь шаги гулко разносятся по коридорам.

Еще один звонок от командующего адмирала маневренного флота. Срочно. Если в ближайшие 30 часов не начать спасательную акцию, потом будет поздно. Он ссылается на расчеты, полученные при анализе аварий 32 машин советско-российского подводного флота. Меня трясет от того, что, рассказывая мне обо всем этом, он впустую тратит время. Я понимаю, что он не может ничего сделать. Ночь на понедельник. Он в пяти километрах от места аварии, я – в сотнях километров. Просыпаюсь около четырех утра. Я – единственная живая нить, связывающая экипаж КУРСКА с тем, что происходит над водой.

Арестован за разглашение государственной тайны

Во вторник во второй половине дня меня, А.И. Седова, задержали сотрудники Главного разведывательного управления Генерального штаба. Меня доставили к военному следователю, вменившему мне в вину разглашение государственной тайны (телефонные переговоры с командованием Каспийского флота, с аэродромами по маршруту следования АНТОНОВА, мои попытки заставить хоть кого‐то действовать в первые часы аварии). Кроме того, телефонный компьютер зарегистрировал мой звонок московскому журналисту Велишову. Ну и к чему это нас может привести, спросил меня следователь, если каждый будет чувствовать себя уполномоченным брать инициативу на себя? Это приведет к катастрофе, ответил он на свой же вопрос. Иногда, сказал я, в случае беды, как показывает опыт, личная инициатива может привести к иному результату. С точки зрения опыта – вполне вероятно, но не с точки зрения закона, – ответил следователь. Он производил впечатление человека дружелюбного, благожелательного и не без чувства юмора. Среда, раннее утро. Готовьтесь, дорогой Седов, к самому строгому наказанию. Наказание будет пропорционально вашим действиям по спасению КУРСКА (к тому времени уже окончательно потерянному). Беда не приходит одна. По отношению к КУРСКУ его слова казались мне верхом цинизма. В этот момент мой командир, который, что‐то предчувствуя, оставил меня на вахте, был уже давно мертв. Спасательные устройства, преодолевшие больше половины расстояния до места аварии, находились еще далеко от своей стихии, от воды; через несколько лет они превратятся в никому не нужные куски ржавого железа.

Объективисты и субъективисты

На Северном флоте прогресс военно-морской техники привел к спорам. Одна группа морских офицеров и военных инженеров с 1980‐х годов выступала за то, чтобы автоматизировать подводные лодки и тем самым свести к минимуму человеческий фактор. Противники этого проекта опасались, что (в случае утечки деталей секретного проекта) неприятель с помощью электроники сможет незаметно влиять на автоматику, выводить ее из строя и уничтожать подводные суда. Членов группы, делавших ставку на автоматическую технику, называли «объективистами», членов