телесное здоровье. И разве не смешно видеть влюбленного олуха, который убивается из-за какой-то потаскухи, льет слезы, стонет из-за неряшливо, безвкусно одетой шлюхи, в то время как он мог бы подчас выбирать из самых первейших красавиц. Существует ли в медицине какое-нибудь лекарство от этого? Я разрезаю и анатомирую этих несчастных животных[270], чтобы обнаружить эти дурные наклонности — тщеславие и безрассудство, — хотя такие свидетельства было бы все же сподручнее обнаружить на теле человека, однако по мягкосердечию своему я не мог бы этого вынести: ведь с самого момента своего рождения человек так жалок, слаб и болезнен[271]; когда он сосет грудь, он полностью зависит от других, а когда вырастает — претерпевает невзгоды и проявляет стойкость, в старости же он вновь дитя и раскаивается в том, как жил прежде»[272]. Тут Демокрит на мгновенье прервался, поскольку ему принесли книги, после чего вновь принялся доказывать, что люди безумны, беззаботны и бестолковы. «В подтверждение всего, что я сейчас сказал, загляни в суды и в дома частных лиц. Судьи, вынося приговор, пекутся лишь о собственной выгоде, совершая явную несправедливость в отношении невинных бедняков, дабы угодить другим. Юристы изменяют приговоры и ради денег проигрывают порученные им дела. Одни изготовляют фальшивые монеты, другие заняты изготовлением неполновесных гирь. Одни помыкают своими родителям и даже совращают собственных сестер, другие сочиняют пространные клеветнические пасквили, позоря достойных людей и превознося при этом распутных и порочных. Одни грабят этого, а он в свой черед — того; судьи издают законы против воров, хотя сами как раз и являются истинными ворами. Одни от неосуществленных желаний приходят в отчаяние, другие — накладывают на себя руки. Одни пляшут, поют, смеются, празднуют и пируют, в то время как другие вздыхают, чахнут, сетуют и плачут, не имея ни еды, ни питья, ни одежды. Эти всячески ублажают свое тело, и все их мысли заняты отвратительными пороками, а те без малейших колебаний готовы лжесвидетельствовать и за деньги подтвердят все, что угодно, и хотя судьям это прекрасно известно, однако за взятку они смотрят на это сквозь пальцы и позволяют противозаконной сделке одержать верх над справедливостью. Женщины только и знают, что весь день наряжаться, чтобы на людях понравиться незнакомым мужчинам, а дома ходят замарашками, не заботясь о том, чтобы понравиться собственным мужьям. Наблюдая, насколько люди непостоянны, безрассудны и невоздержанны, как же мне не смеяться над теми, кому глупость кажется мудростью, кто не хочет исцелиться и не замечает своей болезни»?[273]

Был уже поздний час. Гиппократ попрощался с философом, и, как только он пустился в обратный путь, его тотчас окружила толпа горожан, желавших узнать, какое впечатление произвел на него Демокрит. Он ответил им кратко, что, несмотря на присущее философу некоторое небрежение к своей одежде, телу и еде, мир не знал еще другого такого мудрого, ученого и честного человека, а посему они очень заблуждаются, объявляя его безумным[274].

Вот каково было мнение Демокрита о современном ему мире, и вот что было причиной его смеха, причиной, как видите, достаточно веской.

Olim jure quidem, nunc plus Democrite ride;

Quin rides? Vita haec nunc mage ridicula est[275].

Раньше не зря, Демокрит, над людьми ты смеялся, а ныне

Больше б еще ты для смеха поводов в жизни нашел.

Никогда не бывало столько поводов для смеха, как сейчас, не бывало столько глупцов и безумцев. Но не один лишь Демокрит окажет нам услугу в осмеянии нынешнего времени; «нам надобен теперь Демокрит, который бы посмеялся над самим Демокритом»[276], чтобы один шутник проезжался по поводу другого, один глупец зубоскалил над другим; мы нуждаемся теперь в исполинском Стенторе-Демокрите{228}, таком же огромном, как Родосский колосс{229}. Ведь нынче, как говаривал в свое время Сарисбюриенсис[277]{230}, весь мир валяет дурака; у нас теперь новый театр, новое представление, новая Комедия ошибок{231}, новая труппа лицедействующих актеров; Volupiae sacra{232} [обряды богини удовольствий] (как остроумно придумал в своей «Апологии» Калькагнин{233}) справляются по всему миру, и все участвующие в них актеры — безумцы или глупцы, ежечасно меняющие свои нравы, или перенимающие те, что идут им на смену[278]. И в этих Volupiae ludis [увеселениях Волюпии] тот, кто сегодня моряк, завтра, глядишь, уже аптекарь, а тот — одно время кузнец, а другой — философ; король сейчас при короне, в мантии, со скипетром и со свитой, а вскоре он, как обычный возчик, погоняет нагруженного поклажей ослика, и тому подобное. Будь Демокрит жив сегодня, он увидел бы странные перемены — новое собрание фальшивых личин, фанфаронов, Куманских ослов{234}, лицедеев в масках, ряженых, нарумяненных марионеток, показной мишуры, фантастических призраков, шарлатанов, монстров, вертопрахов, мотыльков. И сущность многих из них и в самом деле такова (если только справедливо то, что я читал)[279]. Ибо когда в древности праздновали свадьбу Юпитера и Юноны, на торжество были приглашены не только боги, но и многие знатные люди. В числе последних явился и персидский царь Хризал, разубранный в золототканые одежды, в роскошной мантии, с величественной осанкой и в сопровождении непомерно пышной свиты, хотя в действительности это был сущий осел. Его появление было до того великолепным и торжественным, что боги встали, дабы освободить ему место: ex habitu hominem metientes [ведь они судили о нем по одежде]; но Юпитер, догадавшийся, с кем он имеет дело, что это никчемный, капризный и праздный малый, превратил его и всю его свиту в мотыльков[280], каковыми они, насколько мне известно, остаются и поныне, порхая там и сям в своих пестрых одеждах; люди помудрее зовут их поэтому хризалидами, то есть существами с позлащенной наружностью, трутнями, мухами, ничтожными созданиями. Им несть числа.

Ubique invenies

Stultos avaros, sycophantas prodigos{235}.

[Везде столпотворенье

Глупцов корыстных и клеветников болтливых].

Да, заметное возрастание и все большее распространение безрассудства, нелепостей, тщеславия увидел бы Демокрит, путешествуй он ныне или сумей он покинуть царство Плутона и, подобно Харону у Лукиана, посетить наши города Моронию Пиа и Моронию Феликс{236}; тут уж, я думаю, он бы наверняка надорвал живот от смеха. Si foret in terris rideret Democritus seu и прочее[281].

Римский