- По моей команде, - сказал Ёнэхара и уполз обратно. Симицу передал новость бойцам.

   Миномет стих. По американцам начала бить полевая артиллерия, находившаяся дальше в тылу. Когда лейтенант Ёнэхара закричал: "В атаку!", Симицу выскочил из окопа и побежал к американским позициям.

   - Отделение! За мной! - выкрикнул он. Бойцы тоже начали выбираться из окопа. Капрала переполняла гордость. Он и, правда, принадлежал к расе воинов. Как американцы рассчитывали остановить его и таких, как он?

   Ответ на этот вопрос он получил раньше, чем сам того хотел. Американцы рассчитывали остановить их плотным огнем. Пулемет, который недавно стрелял по нему, снова открыл огонь. К нему присоединились другие, прежде молчавшие. Японские солдаты начали падать, как подкошенные. Пуля разорвала рукав гимнастерки Симицу, словно убеждая отступить или залечь.

   Тем не менее, он продолжил идти вперед. Командир взвода приказал, значит, нужно подчиняться. Лейтенант Ёнэхара вытащил катану. На лезвии меча играли солнечные блики. Оно способно отрубить руку, или даже голову, если Ёнэхаре представится такой шанс. Едва Симицу закончил обдумывать эту мысль, как пуля угодила лейтенанту прямо в лицо, а затылок взорвался веером кровавых брызг. Он рухнул так, словно все его кости в одно мгновение превратились в воду.

   Вид упавшего командира вывел его из некоего подобия лихорадочного бреда. Капрал Симицу посмотрел направо, затем налево. Большая часть роты погибла. На ногах остался лишь он, да несколько человек. Если они побегут дальше, они не победят. Они погибнут. Теперь Симицу отчетливо это понимал. Пулеметам было плевать, что ты какой-то там воин. Они тебя убьют, как и любого другого.

   Однако солдатам был дан приказ атаковать. Симицу задумался, как он мог его изменить. Отдавший его офицер погиб, однако приказ продолжал действовать. Пули не могли уничтожить команду, лишь солдат, пытавшихся её выполнить. Ни Симицу, ни других японских солдат никто никогда не учил отступать. Если он прикажет выжившим отойти, они его, скорее всего, не послушаются.

   Все эти мысли пронеслись в его голове за долю секунды. И вдруг, решение поразило его, словно удар молнии.

   - На позиции! - крикнул он. Об отступлении он не сказал ни слова. Все поняли приказ, как надо и смогли вернуться в окопы, не потеряв чести.

   Они также сумели извлечь из этого выгоду. Хоть Симицу и не произнес слова "отступление", но таковым оно и было. Они смогли утащить раненых, но мертвых пришлось бросить. На всём пути к окопам, их подгоняли американские пули.

   Рядом с Симицу в окоп прыгнул рядовой. Им оказался Акира Мураками, первогодка, ещё молоко на губах не обсохло. По крайней мере, так было до первого боя. После высадки на Оаху, в их подразделении сосунков, сопляков, первогодок больше не осталось. Однако Мураками смотрел на капрала широко открытыми глазами, спрашивая:

   - Что с нами сделают, когда узнают, что мы... вернулись? - Слова "отступили" он тоже произносить не стал.

   - Мы сделали всё, что смогли, - сказал Симицу. - Может, у танка получится захватить дом. Пехота этого не сможет. Сама не сможет.

   Мураками лишь пожал плечами. Спорить с капралом он не посмел, но и верить ему отказывался. Симицу продолжал:

   - К тому же, что такого они смогут сделать с нами, чего не могут американские пулеметы?

   Этот довод попал в цель. Молодой солдат вздрогнул и кивнул.

   Никто так ничего и не сказал об отступлении. Через полтора часа в небе заревели пикировщики "Аити". Они проредили позиции противника, которые не сумела занять невезучая пехота. Снова пришел приказ атаковать. Практически без сопротивления, преодолев разгромленные укрепления американцев, японские солдаты двинулись на Вахиаву.

   "Почему они не послали бомбардировщики до того, как американцы начали по нам бить?" - гадал Симицу. Но спросить об этом было некого. Вопрос так и остался без ответа. А война продолжалась.

   Получив желаемое, лейтенант Джим Петерсон быстро понял, что это ещё не всё. Будучи ещё довольно молодым человеком, он наивно полагал, что совершил нечто уникальное. Но все остальные вокруг были слишком заняты выживанием, чтобы утруждаться разубеждать его.

   Флот мог надеть на него каску, дать винтовку и отправить воевать. Но, оказавшись на передовой, он понял, что в армии ему не очень-то и рады. Сержант осмотрел его и сказал:

   - Сэр, вам придется снять капитанские знаки отличия, пока вы не убили кучу народу.

   - Капитанские? А. - Звание капитана на флоте, в армии равнялось званию полноценного полковника. Но две серебристые плашки флотского лейтенанта, на суше означали капитанское звание. - Я здесь не для того, чтобы командовать ротой.

   - Отличное решение, - сказал сержант. Служи он в ВМС, быстро бы дослужился до чиф-петти-офицера. Он помолчал, чтобы прикурить "Кинг Сано", затем продолжил: - Здесь ваше звание нихера не значит, простите мне мой французский, учитывая, что вы вообще не знаете, что нужно делать. Были бы вы из морской пехоты... но, нет. Скажу по правде, вас тут, скорее всего, убьют зазря.

   - Если я перед этим завалю пару япошек, значит, не зазря, - не скрывая ярости, ответил Петерсон. - Я, может, и не пехотный офицер, но стрелять умею. И как приказы выполнять тоже знаю.

   Впервые сержант посмотрел на него не как на муху в супе. Петерсон вдруг понял, что всё сказал правильно, хотя большую часть произносил на эмоциях. Сержант задумчиво выпустил кольцо дыма и сказал:

   - Хорошо, сэр. Это справедливо. С этого момента вы... - Он замялся, вчитываясь в бумагу. - Рядовой Петерсон. Устраивает?

   - Более чем! - ответил Петерсон. Сержант снова посмотрел на него. Летчик понял, что от него ожидали иного ответа. - Эм, так точно, сержант! - Этот человек вдруг превратился для него в непосредственного командира.

   - Хорошо, - кивнул тот. - А теперь, как я и сказал, сними эти сраные плашки.

   Это был приказ. А он только что сам сказал, что умеет их выполнять.

   - Есть, сэр! - сказал он и снял знаки различия. Убрав их в карман, он почувствовал себя моложе, словно никогда не был в Аннаполисе.