При мысли об Алане Птаха невольно сжала кулаки, скрипнув перчатками. А ведь когда-то она любила его.

Доверяла ему.

Верила.

Он же взамен…

Птаха глубоко вдохнула, задержала дыхание на десять ударов сердца и медленно выдохнула, дабы унять разгорающуюся внутри нее злобу. Хватит. Необузданная дикая ярость Птахи в свое время доставила ей множество неприятностей. Быть может, не устрой она тогда кровавую баню в Нимлере, мстя за убитого отца, Эмили бы до сих пор была с ней. А ведь Алан предлагал Птахе просто уехать…

Глупо сожалеть о том, чего не исправишь. Забравшись обратно в повоз и поерзав на неудобной узкой скамье, Птаха накинула капюшон, привалилась головой к стенке экипажа и незаметно для самой себя задремала. Открыла глаза она уже около въезда в Келлен. Спрыгнув на землю, Птаха проскользнула сквозь ряды крестьян и торговцев, сунула сборщику податей несколько монет и направилась вдоль замызганной широкой улицы.

После городка, в котором она провела последние пять лет, Келлен казался просто огромным. Признаться, Птаха уже успела отвыкнуть и от галдящих школяров, шайками блуждающих по улицам в поисках приключений, подворовывая по мелочи тут и там у лавочников, и от вопящих пекарей, зазывающих попробовать их товар, и от уличных попрошаек, взывающих к милосердию проходящих мимо бюргеров, которые только брезгливо морщили нос и ускоряли шаг. Какой-то бродячий монах — пузатый дед в черной рясе, воняющий вином и салом — отчитывал богато одетую госпожу за ее слишком разнузданное платье; та же в ответ грозилась пожаловаться мужу-ратману, если святой брат не отстанет от нее и не пойдет своей дорогой.

Щегольски одетые мужчины — очевидно, дворяне — не спеша прохаживались под ручку со своими дамами, что хихикали в рукава, когда их кавалеры отпускали едкую шутку в сторону спящего прямо на дороге бродяги или какого-нибудь крестьянина, что, по их мнению, был одет словно огородное пугало. По другую же сторону улицы, у местной аптеки, над входом в которую висели едко-пахнущие пучки высохших трав, босоногая детвора самозабвенно резалась в какую-то только им понятную игру с веточками и камушками, иногда используя их для разрешения споров на счет того, кто ж все-таки выиграл очередной кон.

Толкаясь средь горожан, Птаха чувствовала себя меленькой песчинкой, которую нес куда-то вдаль людской поток. Наконец, вдоволь попетляв по кишкам Келлена, Птаха-таки смогла выспросить дорогу и вскоре вышла на главную площадь, где на лотках, в телегах или же просто на земле продавалось все, что стоило хотя бы осьмушку орена: снедь и выпивка, украшения, оружие, одежда всех мод и расцветок, живность, чучела и лекарства. Что уж говорить — гвалт в воздухе стоял такой, что у Птахи поначалу заложило уши.

Однако ее интересовали не покупки, а ратуша: грузное трехэтажное здание из серого камня, поддерживаемое толстыми колоннами и смотрящее ввысь остроконечными башнями, над одной из которых развевался фиолетовый флаг. Поднявшись по длинной лестнице, ведущей в пристройку сбоку, где и располагался главный вход, Птаха толкнула тяжелые двери и вошла в широкий коридор, освещаемый несколькими люстрами. Должно быть, ее ждали. Белобрысый парень в потрепанном полукафтане подскочил к Птахе не успела она снять капюшон, и, не задав ни единого вопроса, жестом пригласил ее следовать за собой.

Слуга привел Птаху к большим дверям и исчез, напоследок отвесив полупоклон. Он же положила ладони на рукояти Близняшек, осторожно ступила в большой зал и огляделась. Разговоры тут же смолкли, а взгляды присутствующих устремились к Птахе.

Первым ей в глаза бросился шрау. Птаха едва ли не присвистнула от удивления при виде синекожего гиганта. Она-то думала, что святоши очистили Адрин от бывших хозяев, перебив большую их часть, а оставшихся отправив на сульфитовые рудники. Похоже, кому-то все же удалось избежать столь печальной участи.

Рядом друг с другом сидели два напыщенных хлыща — один постарше и повыше, выправкой походивший на солдата, второй потолще и помоложе, смахивающий на канцелярскую крысу. Рядом с последним покачивался на стуле худой паренек, уставившийся куда-то в стену отстраненным взглядом. Юнец еще, скорее всего даже бриться не начал.

Чуть поодаль, сложив ногу на ногу, вальяжно развалился на стуле какой-то франт, который, поймав взгляд Птахи, подмигнул ей и отпил из бокала. Она в ответ лишь скривилась. Подобных прохвостов, думающих, что смазливой мордашки, не испещренной шрамами от оспы, достаточно для того, чтобы засадить свой болт любой встречной бабенке, Птаха на своем веку повидала немало.

Как правило, после второго выпитого стакана они решали, что можно начать распускать руки.

Как правило, если они решались претворить свой план в жизнь, конечности ломались у них в самых удивительных местах.

В самом углу прямо на полу, обняв себя за колени, сидел средних лет хлыщ, чью голову покрывали щупальца уродливых шрамов, делающих его оржу похожим на плохо сшитую маску. При виде незнакомца у Птахи шерсть на загривке стала дыбом. Выглядит как доходяга, однако чуйка буквально кричала, что он может быть опаснее всех прочих в этом зале вместе взятых. А Птаха привыкла доверять внутреннему голосу — как-никак, он много раз спасал хозяйке жизнь — поэтому она поняла, что за чужаком необходимо следить в оба и лишний раз не поворачиваться к нему спиной.

Отставив стул, Гессер поднялся на ноги и шагнул к Птахе, распростерши руки, точно они были добрыми друзьями, что не виделись несколько лет. Улыбнувшись, Гессер что-то произнес — однако Птаха пропустила его слова мимо ушей, ведь она увидела ублюдка, которого давным-давно считала покойником, и почувствовала, как внутри нее разгорается до боли знакомый огонь. И потушить его уже не получится. А точнее — Птаха не будет даже пытаться.

— Привет, Бел! — взмахнул кубком Спайк будто ни в чем не бывало. — Давно не виделись. Слыхал, ты держишь небольшую пивнушку в каком-то…

Скинув плащ и выхватив кинжалы, Птаха в мгновение ока вскочила на стол, не обращая внимания на испуганный вскрик пухляша, чьи пальцы едва не отдавили каблуки ее ботфорт, пробежала несколько шагов и сделала резкий взмах — правда, сталь поразила лишь воздух, так как Спайк успел скатиться на пол. Поднявшись на ноги, он вытащил кривой нож и протянул:

— И это так ты здороваешься со старым другом, сучка?

— Предатель!.. — прошипела Птаха, меряя Спайка пламенным взглядом; впрочем, в глазах грэлла она читала не меньшую ненависть. — Мерзкий трус!..

— Ты что, до сих пор обижаешься на то, что я бросил твоего папашу? —