Шрифт:
Закладка:
— Саша, а ты правда из будущего? — проснулся вдруг Ворошилов.
— Угу.
— И как тебе у нас?
— Ммм…
— Ты не думай, что мы тут все зануды, как этот грузин. Сёма нормальный мужик. Ну не читает, зато сам может такое рассказать, животики надорвёшь. А товарищ Сталин… Есть у него такой талант, людей по местам расставлять. Чутьё какое-то. А что там про войну вы говорили?
— Ну, в 41-м будет война. Очень большая, с немцами.
— И кто же у нас полководцы будут?
— Жуков, Рокоссовский.
— Это Костя?
— Да, Константин Константинович.
— Ну да. Он хороший конник, вроде не дурак. А Жуков это кто?
— Георгий Константинович.
— Вроде, у Сёмы есть один Жуков на эскадроне. Но тот… какое-то жужжащее имя… Жора Жуков. Ага. Он и есть, похоже. А по виду не скажешь. Выходит, конники будут рулить?
— Конев ещё, вот вспомнил.
— Конев и конники. Ха-ха-ха. А Семён?
— Он останется маршалом, но его как-то тихо отстранят.
— Ну, да. Против немцев ему не потянуть. Его вон, даже поляки надули. Но об этом лучше помолчать…
Ворошилов производит впечатление, противоположное Сталину. Симпатичный обаятельный мужик, даже внешне гораздо красивее и, кажется, моложе. Но оба с энтузиазмом поедают шашлык и запивают вином. Шашлык вкусный. А охранники тихо сидят за соседним столом, и тоже едят.
— Так что, товарищ Сапрыкин — что вы нам посоветуете с индустриализацией?
— Я же не экономист. Ну, были какие-то стройки комсомольские, Магнитка, Днепрогэс, вроде, Кузбасс ещё.
— Да, это мы планируем, и не только это. Но что там, в будущем, говорят о наших ошибках, что нам исправить?
— Я как-то не припомню об этом… Вроде, в целом получилось, ценой больших усилий. Первые пятилетки, высокие темпы развития, учить начали всех… Я вот знаю названия танков и самолётов, которые в войну отличились. Например, танк Т-34.
— Ну, название это мало. Вот если бы вы о трансмиссии что-то знали…
— Слово такое слышал, но ничего не знаю. Даже об автомобильной.
— Кстати, нам и автомобили нужны. Грузовики в первую очередь. Ладно, товарищ Сапрыкин — на первое время вы нам понадобитесь: будете писать всё, что вспомните полезного. А вот дальше как? Чем вы хотите заняться? Вы бы не могли организовать производство приборчиков, подобных вашему? Или хоть слабых подобий — нам связь в войсках очень нужна.
— Нет, товарищ Сталин. Я в железе мало понимаю. А там всё сложно, микросхемы на основе кремния. Вот зарядку для моего смартфона сделать, это реально. Если дадите хорошего электрика. — Дефицит у нас хорошие электрики. Но придётся найти. А почему вы про железо упомянули? Ваш прибор из железа?
— Нет, пластик, жидкие кристаллы, стекло сапфировое. Просто так говорят. Железо — это как бы материальная часть, а есть ещё программы, сокращённо называют софт. Я ими занимался, программистов много нужно, и платят неплохо.
— Товарищ Сталин, — вдруг вмешался с хитрым видом Ворошилов, — железо — это у них материя, как бы тело, а программы — это вроде души. А товарищ Саша, значит, как бы поп машинный, душой занимается, — и Ворошилов расплылся в улыбке. Но Сталин шутки не принял, нахмурился.
— Ты, Клим, поменьше бы язык распускал на такие темы, — и Ворошилов сделал серьёзное лицо и ещё хлебнул вина. Кажется, он уже немало выпил.
— Видишь ли, товарищ Сапрыкин… ты верующий?
— Да не особо.
— Ну и хорошо. У нас сейчас о Боге лучше молчать, — Сталин вдруг стал говорить очень тихо — У нас же евреи кругом. Не только Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов ещё был, но и на всех уровнях руководства. А для них православие — это почти черносотенство, хуже и быть не может. В общем, либо иудаизм, либо атеизм. Но вводить в России иудаизм… нас всех перевешают. Так что молчим, помалкиваем.
— Так значит, товарищ Сапрыкин, ничем вы нам не поможете с индустриализацией? Может, вспомните что-то полезное?
— Я ведь историей этого времени не интересовался совсем. Вот про коллективизацию что-то читал, ругали её.
— Вот и расскажите про коллективизацию.
— Ну… Крестьян загнали в колхозы, кулаков раскулачили. Как-то так. Это с 29-го по 32-й было, кажется.
— В колхозы?
— Это коллективные хозяйства. Типа артелей или кооперативов. Земля, скот — всё общее, председатель командует, колхозники работают, хлеб государству сдают, получают трудодни. В целом живут хреново.
До этого Сталин держался, а тут, видимо, не выдержал, стал набивать трубку довольно нервно. И говорить стал с акцентом, а ведь почти чисто говорил.
— Ви, товарищ Саприкин, выдимо, и в селском хозайстве так же понимаэте, как в индустриализации. Вот что ви скажетэ о селском хозайстве Российской ымпэрии начала вэка? Напрымэр, о 1904 годе?
— Ну да, я не аграрий. Вроде, всё хорошо было, хлеб экспортировали.
— А о голоде вы что слыхали? — кажется, Сталин успокоился, и снова стал правильнее говорить. — Льва Толстого читали «О голоде»?
— Нет. Мы в школе «Войну и мир» проходили, но я только краткое изложение прочитал. Не полностью.
— Эх… Ругаться хочется на ваше образование. Я думал, люди в будущем будут пообразованнее. Ладно, расскажу вам. В России не было майората, как в Европе. Там всё получал старший сын, а остальные ничего. Шли они в основном в солдаты да в матросы, эти младшие сыновья. А у нас все сыновья равны, а землю по едокам делили. Поэтому крестьяне заставляли жён рожать всё время, чтобы земли было побольше. Сыновья подрастали, женились, и своё хозяйство заводили. За одно поколение, 20 лет, число хозяйств в несколько раз увеличивалось. Понятно, земли не хватало. Распахали тогда пастбища, покосы, лес стали сводить, сады. И всё равно земли столько было, чтобы выжить кое-как. Скота стало меньше, да и тот на верёвках подвешивали зимой. А то упадёт и сдохнет от голода, покосы-то распаханы, а солома корм плохой. В начале 19 века был севооборот, начинали породистый скот заводить. А к 20 веку вернулись к трёхполке, как в средние века. Чуть урожай похуже — мрут крестьяне сотнями тысяч. А хлеб в Европу гнали, главный предмет экспорта. Вот у вас что экспортируют?
— Нефть и
