Насос на бензоколонке отключился, но байкеры не обратили на это внимания, поэтому она нажала на клаксон, чисто по-дружески, давая им понять, что пора прекратить дурачиться, что ей нужно заправиться, иначе она обанкротится из-за опозданий, и чтобы они не мучили ее, тратя драгоценные секунды впустую.

Первый байкер поднял взгляд и сощурился, чтобы лучше разглядеть ее через ветровое стекло, а затем сделал три толчка бедрами и покачал языком, словно Майли Сайрус. В ней вспыхнул гнев, она решила, что эти идиоты совсем не похожи на Джимми, и легла грудью на клаксон, нажимая на него так долго и сильно, что аккумулятор рисковал разрядиться.

Работник станции уставился на нее, как и люди на тротуаре. Байкер, наоборот, рассмеялся, к нему присоединились его друзья, и все они весело проводили время, наблюдая за тем, как она злится.

Один из ребят вышел из минимаркета с энергетическим напитком и пакетом шоколадных пончиков в руках. Он подошел к своему байку и, должно быть, почувствовал ярость Грейс, потому что поднял лицо, склонив голову набок, когда заметил, как ее испепеляющий взгляд был направлен прямо на него, а потом, решив, что все это ради веселья, улыбнулся и подмигнул. Невинный жест почти вывел Грейс из себя, ее нога зависла над педалью газа, а рука потянулась к ключу зажигания, желание задавить наглеца было почти неудержимым.

За секунду до непоправимого ее рука и нога остановились, а тихий голос разума, о котором она почти всегда сожалела, заметил, что наезд на четырех байкеров вместе с их мотоциклами, вероятно, не самое лучшее, что можно сделать на данном этапе ее жизни. Глубоко и судорожно вздохнув, она убрала руку с ключей, а ногу вернула на коврик.

По прошествии времени, которое показалось ей вечностью, когда второй мотоцикл, наконец, заправился и байкер повесил заправочный пистолет обратно на колонку, все четверо сели на свои байки и уехали.

Грейс подъехала, вставила карту и ввела пин-код.

КАРТА ОТКЛОНЕНА.

Она удивленно моргнула. Посмотрела еще раз. Затем снова моргнула, и ее охватил страх.

Она снова вставила карточку, на этот раз медленнее, молясь о том, чтобы более мягкий ввод изменил ситуацию, ее подбородок задрожал, когда разочарование поглотило все другие эмоции дня. Еще до того, как аппарат снова отклонил карту, она знала, что Джимми снова подвел ее… Их… Самого себя… В очередной раз.

КАРТА ОТКЛОНЕНА.

– Заправляться будешь? – нетерпеливо спросил мужчина средних лет из открытого окна своего БМВ.

Грейс сглотнула, схватила свою сумочку и порылась в ней, чтобы наскрести четыре доллара монетами. Она отдала их работнику и, возвращаясь к своей машине, спросила себя, во что он проиграл на этот раз – в покер, в кости или поставил не на того в боксерском поединке?

Не то чтобы это имело значение – проиграл значит програл.

5

ХЭДЛИ

Хэдли резала лук, стараясь не думать о завтрашнем дне и обо всем, что он с собой принесет. Принц Чарльз лежал у ее ног, накрыв ее пальцы будто тяжелое теплое собачье одеяло.

Фрэнк в шутку назвал пса Принцем Чарльзом. Ему нравилась то, что он словно командует королевской семьей. Принеси, Принц Чарльз. Сидеть, Принц Чарльз.

Это и правда было очень забавно.

– Перестань пукать, Принц Чарльз, – любил говорить Скиппер, когда у собаки выходили газы, и эта шутка никогда не устареет.

Даже Мэтти участвовала в этом.

– Принц Чарльз снес почтовый ящик соседа, – заявила она однажды, вернувшись с прогулки. – Поведение, не подобающее будущему королю.

Хэдли пошевелила пальцами ног, чтобы почесать живот старой собаки. Извини, приятель, мне бы очень хотелось взять тебя с собой. Она перестала резать, положила нож и потерла костяшками пальцев о грудь.

Ее взгляд остановился на клубничном кексе на столе, все еще в красивой коричневой коробке с красочной наклейкой Sprinkles, и ее решимость укрепилась. Выхода нет. Пятнадцать лет она ждала… молилась об этом шансе, и вот он.

– Это шанс, Принц, – прошептала она. Собака посмотрела наверх. – Сейчас или никогда, и «никогда» не вариант.

Она тяжело вздохнула и отложила лук в сторону. Когда она вытащила тесто для пиццы из теплого ящика под духовкой, открылась входная дверь.

– Привет, милая! – крикнула она, когда Мэтти прошла мимо арки.

Нет ответа. Шаги удалялись, поднимаясь по лестнице. Принц Чарльз приподнял свое старое тело и вскочил, чтобы последовать за ней.

– Я взяла тебе капкейк! – крикнула она им вслед. – Клубничный, твой любимый.

Голос Мэтти был очень тихим. Хэдли почти не слышала его, но всегда, когда речь заходила о ее детях, ее слух становился очень острым.

– Я не люблю клубничный лет с двенадцати. Можно подумать, она об этом знает.

Хэдли посмотрела на коробку. Она знала это, или, по крайней мере, знала раньше. Слишком сладкий. Вкусы ее дочери изменились, когда она пошла в среднюю школу и пристрастилась к кофе. Чай латте и кубинский кофе – единственные вкусы, которые ей теперь нравились.

Как Хэдли могла забыть? Но она забыла. Так и есть.

Она положила капкейк в холодильник и вернулась к приготовлению пиццы. Хэдли раскатала тесто и добавила начинку отдельно для каждого: острый красный соус, колбасу и пепперони для Фрэнка; перец, лук, вяленые помидоры и маринара для Мэтти; соус для барбекю Sweet Baby Ray и ананас для Скиппера.

Она улыбнулась финальному результату, на нее нахлынуло знакомое удовольствие от приготовления еды для своей семьи. Готовить домашнюю еду – это традиция, которую она унаследовала от матери, и одна из немногих вещей, которыми она гордилась.

Она направилась на задний двор разжечь огонь в печи для пиццы, чтобы она прогрелась к тому времени, когда Фрэнк вернется домой, и замерла прямо за дверью. Ее глаза уставились на зияющую дыру под печью – в то место, где хранились дрова, и ее пульс участился, когда в голове прокрутилось воспоминание о том, как Фрэнк сказал ей, что они закончились.

– Хотел посмотреть, как жарко ее можно растопить, – сообщил он неделю назад. – Чертова штука недурна. Потратил почти все дрова, но разогрел ее до восьми сотен.

Она забыла. Как она могла забыть?

С участившимся пульсом она вернулась на кухню, включила верхнюю духовку на самое большое деление и задвинула уже приготовленные пиццы в нижнюю духовку, чтобы их не было видно.

Она вытирала стол до тех пор, пока он не заблестел, а потом приглушила свет, чтобы он выглядел более