Шрифт:
Закладка:
– Ты где? – уточнил Виктор Сергеевич.
– В вестибюле у лестницы, – вздохнула и добавила, – рядом с огромным цветком, он тут один.
– Сейчас тебя встретят.
Да? Даже не лично? Удивительно просто!
Ждать, правда, пришлось недолго. Перед моим носом довольно быстро появился молодой человек с наушником в ухе.
– Милана Викторовна? – уточнил он и дождался утвердительного кивка. – Следуйте за мной.
Что ж, ладно. Мне даже интересно, для чего именно меня сюда пригласили!
Мужчина вел меня через огромный зал, на стенах которого висели картины. Наверное, в любой другой бы ситуации я даже задержалась, но приходилось чеканить шаг. Зал сменился длинным коридором, а звук наших шагов приглушала красная ковровая дорожка. К слову, громкий смех можно было бы расслышать в любом случае, как и голоса людей, обсуждающих что-то.
Среди них я не могла до конца определить, где голос отца. Телефонный разговор часто искажает звук, да и смех… Со мной в таком настроении и не говорили никогда.
Мужчина, что провожал меня, замер у белой двери и после короткого стука опустил желтоватую ручку вниз, пропуская меня вперед.
Я переживала, что не узнаю Виктора Сергеевича? Была не права. Вот оно, пренебрежительное выражение на лице, скривившиеся губы, которые пытаются разъехаться в приветливой улыбке. Не выходит, рот перекосило. Отец даже встал с красивейшего кресла, а я продолжала смотреть ему строго в глаза.
Лицо его сильно изменилось, расширилось, появился чуть висящий подбородок, глаза поблекли, но остались такими же злыми, как и много лет назад. Голова совершенно лысая, а брови седые. Он больше не был тем статным мужчиной, которого я помнила, годы взяли свое. Время никого не пощадило.
– А это Милана, – все же выдавил отец.
Тут уж пришла моя очередь повернуться чуть в сторону и рассмотреть собеседников Виктора Сергеевича.
– А дочка похорошела! – внес вердикт мужчина, который был того же возраста, что и мой отец. Но в отличие от родственника выглядел свежее, моложе даже. Лицо тронули морщины, но они ему шли, придавали солидность и серьезность. Глаза только были более теплыми.
А вот сидевший рядом с ним мужчина смотрел на меня прямо в упор. Разглядывал с ног до головы, точно так же, как и я его. Сколько лет прошло, а? А взгляд все тот же – немного наглый, в то же время ленивый. Голова чуть опущена вниз, и из-за этого кажется, что меня оценивают. Из молодого сопливого мальчишки этот человек превратился в статного мужчину, от вида которого даже сейчас мое сердце заходится в бешеном ритме. Как там говорят? Первая любовь – любовь последняя? Это мой случай, когда до сих пор любишь так же сильно, как и ненавидишь.
– Садись, – произнес отец, указывая на стул рядом с собой.
Прошла по ковру, удобнее уместилась на указанном месте и стала ждать… Приговор! Да, теперь я ждала именно его, потому что таких встреч просто так не бывает, да, Марк?
Когда я перешла в новую школу, то сразу поняла – мне не найти себе подруг. Даже одну. Если сравнивать меня и других учащихся – то просто белая ворона, прилетевшая не в свою стаю. До сих пор помню, как тяжело было уходить из старого класса, переезжать в новый район и идти в элитную гимназию, стоимость обучения в которой на тот момент съедала внушительный бюджет отца. Но он преследовал какие-то свои цели, раз отдал меня на воспитание своей матери, но очень сильно влезал в мою жизнь.
Если Виктору Сергеевичу хотелось, чтобы маленькая Милана танцевала – ее вели в соответствующий кружок. Если необходимо, чтобы рисовала – вели в другой. Не было выбора, как и сил с этим бороться. Помню, бабушка осадила его, сказав, что сын издевается над внучкой. Те крики я помню до сих пор… Отец пригрозил меня от бабули забрать, шипел как змей на собственную мать… Ей пришлось отступить, чтобы я жила с ней и дальше.
Так вот, новая школа, современный ремонт, дорогое оборудование. Учителя высшей категории, походящие стажировки, участвующие в конкурсах и занимающие призовые места. И дети – не знающие правил приличия, которые могли встать на уроке и уйти, прекрасно понимая, что на многое взрослые закроют глаза. Хамили и грубили, откровенно вели себя, могли смеяться, срывать уроки.
Мне было дико, когда на первом же уроке в классе осталось всего девять человек от всего коллектива. Я видела, как чуть заметно прикрывает глаза учитель, когда ученики один за другим вставали и уходили. Видела, как молодая и красивая женщина сжимала челюсть, чтобы ничего не сказать вслух, и с тоской смотрела в окно несколько минут, прежде чем продолжить урок. Она, кстати, потом уволилась, как и многие другие. Не смогла просто смотреть на безобразие, творящееся вокруг, не могла оценивать учеников по высшему баллу, когда они для этого не сделали ничего! Оставались самые стойкие, те, кому было плевать на других, те, кто работал ради себя или своей семьи, полностью отключая в себе человеческий фактор, становясь слепыми к поступкам и действиям.
Я такой никогда не была плохой ученицей. К урокам готовилась основательно, зубрила так, чтобы ко мне невозможно было придраться. Отвечала у доски, писала тестовые и контрольные задания на «отлично», участвовала в конференциях и готовила проекты. Мне было интересно, особенно когда на меня взрослые обращали внимание. Еще бы, мы участвовали везде, где только можно. Мое имя знала вся школа. И учителя ставили заслуженные оценки, в то время как другим их попросту рисовали, но вот уважения в классе я не заработала.
– Что? – смеялась одна из одноклассниц. – Папочка смог оплатить школу, но у него не осталось денег на одежду?
То же самое касалось рюкзака, затем сумки, обуви, спортивного костюма. Да всего! Возможно, по их меркам я одевалась не в том магазине, не носила трендовой одежды, не ходила к стилистам. Но, несмотря на все вышеперечисленное, не чувствовала себя хуже или ниже. Ученики же видели во мне отщепенку, с которой не разговаривали, над которой всегда шутили, которую доставали на контрольных и самостоятельных работах. Потому что перемена – это одно, на ней можно делать все, что угодно. А работа на оценку – другое. И ты, Милка, будь добра – не капризничай, не отворачивайся, а предоставь тетрадь.
Увы, но в такие моменты не было помощи со стороны человека, который должен контролировать работу учеников. Вялые попытки имелись, но не более того. Даже мою мольбу в глазах не замечали, ведь садилась на первую парту перед учительским столом, а самые наглые могли сесть рядом со мной и начать списывать. И спасения не было!
Потом стало еще интереснее. Попросту давали работы, требуя моментального решения. И как мне делать чужие работы, еще и свою успеть? Никак! При этом учителя стали даже из класса выходить, видимо, ожидая, что учащиеся без ее присутствия смогут из учебника списать, но они шли совершенно другим путем. Зачем открывать книгу и вникать в смысл формул, когда можно пристать к одному конкретному человеку?
