темноте, и улавливали малейшие отблески уходившего дня. Похоже, что коридор продолжался дальше, загибаясь буквой «Г» — оттуда тянуло сквозняком, а в воздухе реяли закатные краски. Запасный выход?

Бубнившие голоса доносились оттуда же. Порой наплывали запахи съестного, слегка возбуждая желудочно-кишечный тракт, но шлейф горелого и кислого перебивал всякий аппетит.

Я замер. Глухая скороговорка — и окурок ударился о каменные плиты, роняя оранжевые искры. Мимо камер засновала иная тень.

Шаркнул ботинок. Сдержанное дыхание послышалось совсем рядом, даже мурашки пошли по спине.

— Миха… — опал шепот.

Упруго встав, я шагнул к решетке.

— Привет, Томаш.

— Привет. Я тут… В общем, я не с группой Малютки Гжеся. У меня свое задание. Гжегож ждет важного гада — и я тоже…

— Понимаю, — мой кивок был невидим. — Гжегож… Здоровый такой, толстый?

— Он. Я, когда в Польшу вернулся… Тут только с виду всё спокойно. «Зомовцы» разогнали «Свободные профсоюзы Побережья», похватали многих из «Комитета социальной обороны», так уцелевшие спелись! Кто в подполье сейчас, а кто в боевых мобильных группах. Нападают на ваших, а сами стреляют в своих, чтоб визжать потом о «зверствах советских оккупантов»!

— А кого ждут?

— Яна Рулевского, он сейчас заместо Леха Валенсы… Тс-с! — Платек затих, вслушиваясь, и быстро договорил: — Всё, надо идти. Да, забыл сказать — второй прут с краю вынимается…

Оттолкнувшись от решетки, Томаш будто растворился в черноте. Гортанный окрик… Сердитый говор…

И по коридору затопал Яцек. Пакостливо ухмыляясь, он светил в глаза «зэкам».

— Слышь, ты? — гулко разнесся голос Вайткуса. — Ты еттот фонарь в дупу себе засунь!

Дрыщ явственно хихикнул. Свет погас, зато ствол «калаша» прошелся по решетке, выбивая дребезжащий звон.

— Не шпи, швыни!

Желтый луч фонарика тускло мигнул, мотнувшись по ступеням, и Яцек поднялся наверх. Я выждал минут пять.

Спасибо дрыщу, хоть осветил темницу. В углу валялась куча тряпья и дырявое одеяло с разводами плесени. Соорудить инсталляцию «Спящий узник» было минутным делом.

Повертев, пошатав второй с краю холодный стержень, сыпанувший чешуйками ржавчины, я вытянул его из скважины, пробуренной в полу, и протиснулся по ту сторону решетки.

Звякнул, неслышно отпустив матерок, и бережно вернул на место увесистый штырь.

«Типа, свободен…»

Я понимал, что действую наобум, но смирно сидеть, когда есть возможность хотя бы мнимой воли… Не утерпел.

Крадучись, свернул за угол. Коридор расширялся, выходя к тупичку — через широкий пролом в стене слышалось журчание воды. Видел я смутно — закуток освещался огнем крошечного очага, обложенного битым средневековым кирпичом. Хворост догорал, и ладони сами потянулись к слабому теплу.

— Это ты, Стась? — буркнул Збышек, шаркнув за моей спиной.

Мгновенный испуг сработал как взрыватель. Развернувшись, я ударил боевика в горло, сложив пальцы в «они кен» — и пораженно вздрогнул. Неужто вернулось утраченное?

Костяшки вошли в мускулистую шею, как в густой холодец. Трахея лопнула, словно смятый бумажный стаканчик, позвонки хрустнули ломкими сухариками.

Закидывая подрубленную голову, боевик беззвучно повалился на пол, а я, задыхаясь от прилившего адреналина, обшарил мертвое тело. Сдернул ремень с кобурой, суетливо нацепил на себя.

Унимая дыхание и торопливый перестук сердца, я прислушался. Сквозь щель в своде, куда завивался дымок очага, слышались отдаленные голоса — мобгруппа изображала посиделки туристов.

Вдо-ох… Вы-ыдо-ох…

Подхватив труп, я доволок его до неровной дыры в стене, и перевалил в бурливую протоку. Збышек канул, уносимый течением.

Отпыхиваясь, я счастливо улыбнулся. Не-ет, товарищи, упорные занятия каратэ тут ни при чем! Да я пшеку чуть башку не снес! Это сверхскорость, как раньше… Очень даже вовремя.

— Вооружен и очень опасен! — прошептал я, нервно хихикнув.

Плана по-прежнему не было. Бежать «на рывок»? Пробиваться с боем? Ага, с пистолетом наперевес — против взвода автоматчиков!

Вопрос: уцелеет тогда хоть кто-нибудь, кроме тебя?

Ответ отрицательный…

Выдохнув, я вернулся к камерам.

— Петр Миронович! — уплыл тихий зов.

— Миша⁈

— Я, я… Тут, среди чужих один свой есть, — коротко изложив сидельцам последние известия, я сунул сквозь прутья кобуру с пистолетом. — Держите. Пригодится в хозяйстве…

Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.

— Рэце до гори!

Тот же день, раньше

Москва, площадь Дзержинского

Иванов нервно перелистал пухлое досье. Фотографии, черно-белые и цветные, выпадали сами, словно дразня.

«До чего ж похожа…» — затрудненно вздохнул генлейт.

Проклятая проблема выбора снова накрывала его своей леденящей тенью, а увильнуть — никак…

Толстая дверь заглушала шаги, но вот она скрипнула, отворяясь, и Елена фон Ливен перешагнула, даже так — перепорхнула порог.

— Приве-ет! — запела девушка в цвету, порываясь чмокнуть «Борюсика». Тот уворачивался, но довольно вяло, так что от прицельного поцелуя не ушел. — Твой водитель всё торопил меня, торопил… Я уже невесть что подумала! — она сощурилась. — Ты чего такой скучный?

— Машерова похитили, — разлепил губы Борис Семенович.

Елена мигом построжела, а зоркие глаза глянули внимательно и цепко.

— Кто?

— Поляки, — буркнул Иванов. — Высадились с вертолета под видом пограничников, и похватали. И генсека, и его телохрана, и четверых ученых. Мишу Гарина, в том числе.

— Я согласна! — выпалила фон Ливен.

— Да подожди ты! — рассердился хозяин кабинета.

— А чего ждать? Рассказывай, давай!

— Да что там рассказывать… — начал генерал-лейтенант брюзгливо, но Елена оборвала его нетерпеливым жестом.

— Подробности потом! Зачем тебе я?

Борис Семенович тяжело поднялся, засопел — и сел обратно. Сцепил пальцы, и уронил руки на столешницу.

— Там всякие недобитки, что убереглись от ЗОМО и Службы Безопасности, сколотили новое движение. «Свобода и Солидарность» называется…

— Сокращенно — «СС», — недобро усмехнулась Елена.

— Что? — выплыл Иванов из тяжких дум. — А, ну да… У этих… э-э… «эсэсовцев» десятка два мобильных боевых групп. Вот одна такая и взяла наших в заложники… Первым дозвонился раненый водитель Машерова. Доложил… Мобгруппа напала на «Вискули». Двое убитых — повар и егерь. Дочка егеря в реанимации. Ну, пожгли, как водится, нагадили… Андропов позвонил… Приказал найти наших. Я как будто против! Всех оперов ввел в курс дела. Ребята — молодцы, сразу всё прочухали, и тут им крупно повезло. Устроили облаву в Августове, и попалась одна дамочка… «Эсэсовка». Ирена Зарембская, — он нахохлился, глядя исподлобья. — Смотрела «Ставку больше, чем жизнь»? Там наши поймали немецкого офицера, Ганса Клосса, что ли, а он — копия нашего разведчика…

— Короче, Склифосовский, — мягко улыбнулась Елена. — Я похожа на Ирену?

Борис Семенович придвинул фотки. С них томно улыбалась или надменно щурилась красивая молодая женщина.

— Ага… — вытолкнула фон Ливен, перебирая снимки. — Оттенок волос темнее моих, надо покрасить… Угу… И прическа другая… А где сама Ирена?

— Здесь, — вздохнул генлейт, чувствуя себя неловко, да и просто погано. — Во «внутрянке».

— Мне нужно незаметно понаблюдать за нею на допросе, — деловито сказала Елена, откладывая фото. — Какие у нее