В первый же день их общей обзорной экскурсии по городу эта девушка-гид вдруг остановилась и про цитировала:

— «Дупло, которое прожигает гениальная книга в нашем окружении, очень удобно для того, чтобы поместить там свою маленькую свечку».

Потом она окинула взглядом всю эту группу и за дала свой заранее приготовленный, но весьма каверзный вопрос:

— И кто же это сказал?

Конечно же, ей никто так и не ответил. Очевидно, что никто из этих комсомольчиков не знал о существовании такого великого писателя. Именно в тот момент, когда она потеряла надежду услышать хоть какой-то ответ, он и произнёс имя этого гения. Видимо, этим он и поразил её.

— И что же вы читали у него?

— Ну, хотя бы «Голодарь».

Вспыхнувшая между ними искра не осталась незамеченной для окружающих. Над их начинающимся романом уже подшучивала вся группа. Но эта чешская девушка оказалась крепким орешком. Она, никого и ничего не стесняясь, подошла к руководителю их де легации с весьма смелым предложением.

— Если я сниму номер в вашей же гостинице, вы не будете возражать против того, чтобы мой молодой человек оставался вместе со мной?

Руководитель не возражал. Но до самого конца поездки уже не называл его по имени. За ним так и закрепилась это ироничное прозвище: «мой молодой человек».

После того как заканчивались экскурсии, все разбредались по магазинам. Они же вдвоём с этим гидом болтались по улицам Старой Праги и просто разговаривали. Как правило, обо всём и в то же время ни о чём. Ну, может быть, ещё немножко о Чешской литературе. Она только что закончила филологический факультет и обожала читать. Во время их прогулок она всё время пыталась внедрить в его сознание свои собственные оценки того, что представляет собой всё то, что успели написать два та ких великих чеха, как Гашек и Чапек.

— Понимаешь, они в паре могли бы стать неким двуликим Янусом в нашей литературе. При этом Чапек смотрел на Запад, а Гашек — на Восток.

А потом она могла долго и нудно рассуждать о том, как тесно общались в Праге Ромен Роллан и Карел Чапек. Говорила, что Роллан всё время удивлялся тому, что в устах Чапека французский язык звучал почти как родной. И тут же, заливаясь безудержным смехом, могла вспомнить письмо четырнадцатилетнего Гашека:

«Дорогая мамочка! Завтра меня к обеду не ждите, так как я буду расстрелян… Когда будут мои похороны, ещё не известно».

Очевидно, для этой девушки в чешской литературе только и существовали эти два авторитета. Один был для неё человеком, который подарил миру «Бравого солдата Швейка», который всем своим видом доказывал простую истину, что нормальный человек и вой на являются абсолютно несовместимыми понятиями. Другой же придумал слово «робот» и написал массу вещей, в которых фантазия, вымысел и реальность переплетались в завораживающий клубок.

— Смотрел пьесу «Средство Макропулоса»? Она до сих пор идёт во многих театрах. Есть ещё такая опера и даже мюзикл.

— Нет, не смотрел.

— Посмотри.

— Зачем?

— А вот это правильный вопрос.

Сама она терпеть не могла эту пьесу и все эти чапековские выверты и измышления о войне с саламандрами. Обожала же она неизвестный ему рассказ с громким названием «Поэт». Именно в этом рассказе-шутке она и вычитала это странное стихотворение:

Дома в строю темнели сквозь ажур. Рассвет уже играл на мандолине. Краснела дева.

В дальний Сингапур Вы уносились в гоночной машине. Повержен в пыль надломленный тюльпан. Умолкла страсть…

Безволие…Забвенье…

О шея лебедя!

О грудь!

О барабан и эти палочки — Трагедии знаменье!

Потом она принялась объяснять, что поэт написал всё это после того, как увидел, что машина сбила какую-то женщину и скрылась с места преступления. Полицейского, который расследовал это дело, все пытались убедить в том, что хоть поэт и обозначен в числе свидетелей трагедии, но обращаться к нему абсолютно бесполезно. Ведь всем же известно, что поэты — это люди не совсем от мира сего. Поэтому навряд ли он может быть им чем-то полезен. Но всё же этот следователь решил навестить его. Просто так. Для очистки совести. И даже выслушал сумбурное стихотворение, написанное поэтом сразу же после этой трагедии. Он ничегошеньки в нём не понял и начал задавать вопросы.

Удивлялся тому, что поэт оказался личностью, полной сюрпризов. С удовольствием вновь прочитал ему своё стихотворение и прокомментировал каждую его строку. Утверждал, что за любым его словом стоит образ, так или иначе связанный с тем, что неизвестная машина сбила несчастную женщину и скрылась с места преступления.

— Если я написал про гоночную машину, то это может означать только одно: у неё была очень большая скорость. Если я вспомнил Сингапур, то это надо понимать лишь так, что это была машина коричневого цвета.

— А откуда вдруг вам на ум пришли такие слова, как шея, грудь, барабан?.. Ведь никаких барабанов на месте происшествия мы не нашли.

— Шея — это 2, грудь — 3, барабан и палочки — 5.

Думаю, именно так и возникли эти ассоциации. Следователь был просто ошарашен тем, что в конце концов удалось найти коричневую машину с номером 235 и налицо были все свидетельства того, что именно она и совершила наезд. Таким образом, из всех участников происшествия поэт оказался единственным человеком, который смог реально помочь следствию. Хоть его поэтическое воображение весьма своеобразно отразило действительность, но всё же в самом главном его восприятие оказалось чрезвычайно точным.

Он, выросший в семье академических литераторов, не уставал восхищаться ею. Целиком и полностью попал под обаяние её эрудиции и остроумия. Они всё время затевали только лишь им понятные игры, перебрасываясь цитатами, обрывками стихов и острота ми, созданными много лет тому назад теми, кто хорошо понимал, что такое слово. Он старался во всём этом не отставать от неё. А ещё они удивлялись тому, что у них оказалось так много общего. Помимо этого, они всегда бывали настроены на одну и ту же волну.

До этой встречи он даже не представлял себе, что знает наизусть такое количество стихов. Его память выдавала множество строк, способных обо льстить и совратить любую девушку. Но её уже не надо было совращать. Одним тем, что он угадал автора той её первой цитаты, он сумел открыть какую-то потаённую дверь в её внутренний мир. И, видимо, просто поселился там, став какой-то неотъемлемой