“Сгорал на работе” — хмыкнула я про себя.

Сегодня я воочию увидела КАК он сгорал.

Свекровь поджала губы, но пригласила войти.

А я наткнулась глазами на большое фото Богдана, висящее в холле.

Красивый. Счастливый…

Снова накрыли воспоминания. Я ведь искренне верила, что он так много работает!

Реально сгорает! Умоляла его снизить нагрузку!

Сгорать-то сгорал, но и удовлетворить свои физические потребности не забывал.

Пока я выбирала скатерти на обеденный стол, на который поставила бы ему ужин из пяти блюд, а он в это время, возможно, оприходовал очередную офисную подстилку.

Пока я выбирала шторы в гостиную, чтобы он там с комфортом отдыхал после тяжелого рабочего дня, в который опять же входили офисные подстилки.

Пока я выбирала простыни на нашу с ним постель, в которой он должен был спать как в уютном гнёздышке, но в которую тоже однажды привёл офисную подстилку, которая по иронии судьбы ещё и называлась моей подругой.

Всех бы казнила.

С особой жестокостью.

За мою боль.

За слёзы и унижение.

За пренебрежение в последней нашей семейной и некрасивой сцене.

За предательство, что оставило в душе и сердце зазубренную рану, которая не факт, что вообще однажды заживёт и перестанет кровоточить.

Такое вообще можно забыть? Простить? Принять?

Сомневаюсь.

Никак не укладывалось всё это в голове: муж и моя лучшая типа подруга…

Ему — вообще бы завязала узлом, будь моя воля.

У меня видимо наступил так называемый откат. Вместо боли — злость, ярость и ненависть.

Прежде всего к мужу, да и к подружайке тоже.

Анфиса… Где же твоя гордость и женская солидарность?

Неужели тебя не унижало спать с женатым?

А может, она была у него не одна, была не только я, но и другие коллеги, сотрудницы, просто случайные, которых он тасовал по мере, как они ему надоедали?

Как я не замечала, что он такой слишком полигамный, а попросту козёл?!

Куда смотрели мои глаза?

Я верила ему и не искала подвоха.

И вот как после этого я смогу кому-то доверять? Да и нужен ли мне кто-то?

Но сейчас не время думать, одёрнула сама себя и сосредоточилась на свекрови.

— Пойдём, чаю выпьем, — предложила она, и мы обе отправились на кухню.

Я понимала, что сейчас за чашкой чая она начнёт допрос: что у нас случилось, как, зачем и почему. Но это вполне логично с её стороны. Если бы жена моего сына вдруг стала проситься пожить в нашем доме, я бы тоже забеспокоилась и стала задавать вопросы. Пусть со мной она и холодная селёдка, пусть я не вызываю ничего, кроме негатива, но сына она любит и переживает за него по-настоящему.

— Что ж, дорогая, рассказывай, что случилось? — услышала я ожидаемый вопрос, когда чашки появились на столе. А ещё вазочка с сахаром, вареньем и конфетами.

Конечно, всё это не от доброты душевной выставлено было, чтобы накормить долгожданного гостя, просто манеры у мадам свекрови были прекрасными.

Не то, что у меня, как часто она отмечала после семейных посиделок: и вилку я не так держу, не так ею ем и вообще не ту схватила, перепутав вилку для мяса с вилкой для рыбы.

Конечно, прожив с Богданом пять лет, и часто бывая с ним в свете раньше, я научилась этикету и пользовалась столовыми приборами правильно, но неприятные воспоминания остались, как и мои манеры остались всё же далеки от манер утонченной матери Богдана.

— Ремонт, что ли затеяли? Что тебе дома не живётся?

— Я подаю на развод, — подняла я на неё глаза.

— Что, прости? — поперхнулась дорогая свекровь чаем. — Что ты собралась делать?!

— Я буду разводиться с Богданом, — повторила я.

Свекровь не глухая, конечно. Просто она не хочет слышать и принимать то, что я говорю.

Я тоже не хочу это принимать, но…

Эта сцена, где они голые лежат на наших простынях, довольные после любовных утех, мне придавала сил и злости.

Я сделаю это обязательно — подам на развод.

Я просто не смогу жить с ним после всего с таким — меня стошнит.

— Дорогая… — пробормотала она. — Но почему? Что случилось? Может быть, я могу чем-то помочь?

“Дорогая”... Меня всегда коробило, когда она так меня называла.

Она называет так всех подряд. В основном, прислугу.

— Он мне изменил, — ответила я честно.

— А-а… — протянула она. — Это… И что же, сразу бежать разводиться?

— По-вашему, недостаточный повод?

— Знаешь ли, бывают вещи похуже.

— Например? Что может быть хуже, чем вывалять близкого человека в грязи, хуже, чем предательство?

— Алкоголь, рукоприкладство, жадность, — ответила Ираида. — Богдаша всегда был к тебе щедрым. И замуж взял…такую.

Опять она намекает на мой социальный статус…

Да, я не родилась в шелковых пелёнках, но я тоже человек. Который имеет гордость и не намерен прощать неверного мужа!

Лучше никакого мужа, чем вот такой ходок.

Да я ему в глаза смотреть теперь не смогу, не то, что попытаться это простить.

— За такого, который пьёт и бьёт я не пошла бы, — сказала я, глядя в свою чашку с порядком остывшим чаем. — Однако для меня измена — тоже непростительна, и встаёт в ряд с названными вами пороками.

— Ты, конечно, сравнивала кое-что с пальцем, — смерила меня недовольным взглядом свекровь. — Все оступаются, он просто ошибся.

— Ошибся… Притащил в нашу постель любовницу и… её прямо на наших простынях. Это, по-вашему, ошибся?

— Ну гульнул мужик разок… Хороший левак укрепляет брак!

— Боюсь, у нас с вами слишком разные взгляды на этот вопрос… — сказала я, озадаченно глядя на свекровь.

На этом моменте нас прервали — в дверь кто-то позвонил.

Свекровь ушла открывать, и вскоре в кухне появилась она и Ренат — младший брат моего мужа.

Я обернулась на него, и меня передёрнуло: он так похож на Богдана!

Они просто как близнецы, только с разницей в пару лет.

Я очень давно его не видела — он жил за границей.

Теперь же, видимо, прилетел навестить мать, а тут я.

Красивый, ещё более возмужавший, с брутальной щетиной.

Он повзрослел и стал ещё больше походить на Богдана.

В груди кольнуло, хоть я и понимала, что передо мной не Богдан, а его брат Ренат.

Но боже мой, как они похожи…