Все ненадежное, не совсем нужное — исчезало, ломалось и выбрасывалось. Фотоаппарат оставили на первом же привале. Когда хватились и вернулись, его не было: дорога…

За несколько дней мы подтянулись, с полслова понимали Алексея Григорьевича. Не было лишних разговоров и споров. Мы работали.

Добрались и до настоящих камней. В основании высоченного обрыва в излучине реки выходили темно-серые глины с «чертовыми пальцами» и с округлыми кусками все того же тяжелого и поблескивающего камня, который мы собирали у колодца в деревне. Теперь мы уже знали, что это — руда.

На свою стоянку руды натащили не менее пуда. Долго обсуждали, что будем с ней делать, что надо раскопать, записать и зарисовать. Областная станция юннатов поможет разобраться. Сами мы пока никаких анализов делать не умели.

Вечером, когда от комаров стало совершенно невыносимо, кто-то набросал в оба костра кусков руды. Авось что выйдет!

Перед рассветом все повскакивали со своих постелей из веток и травы — кругом шла пальба! Из костров вылетали фонтаны искр, «пахло порохом»!

Еле разобрались в темноте, что это лопается руда. Угли разлетались, и через полусгоревшие поленья виднелись зловещие огненно-сиреневые пятна горящих кусков руды. От костров шел удушающе резкий газ. Нечего и думать о продолжении ночлега!

Долго палками выбрасывали злополучное топливо из костра и скатывали вниз к реке. И оттуда доходили временами волны газа, пока еще нам неизвестного.

Скоро в зарослях начали возиться ранние птички. После восхода комары поутихли, и мы долго спали крепчайшим сном на нашей разгромленной стоянке…

«Серный колчедан» — лаконично сообщал документ станции юннатов, куда мы осенью послали куски руды.

Вернулись мы домой из похода ярким солнечным утром. Было воскресенье двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года.

Камни и книги

Книги лесничего

…Шш-ирк, шш-ирк… Шш-ирк, шш-ирк… В предрассветной декабрьской темени едва мелькают носки моих широких лыж. Все хорошо пригнано. Ремни в порядке, плотно сидят на ладно подшитых валенках. Широкие петли бамбуковых палок не режут рук. Шесть километров до школы — конечно, не проблема. Только вот есть хочется…

Ночевать сегодня придется в селе. Вечером общее комсомольское собрание. Добираться ночью домой жутковато: полно волков. Согнала их к нам война.

Когда рассветет, повсюду будут видны следы когтей — будто железными граблями исполосовали дорогу. То ли кто чистит свои лапы от вмерзших комьев снега, то ли метки какие делает.

Лыжи в селе оставляю у наших дальних родственников Лебедевых. Ночевать тоже у них придется. Алексей Георгиевич — лесничий. Я побаиваюсь и стесняюсь этого молчаливого, строгого человека в очках, похожего на Свердлова. Мария Филипповна — наша учительница математики. Добрая, тихая женщина. Немало повозилась она со мной, разъясняя алгебраические правила. Плохо они укладывались в голове, забитой предметами, далекими от школьных программ.

Поздно вечером, когда Мария Филипповна собирала мне постель, увидел на этажерке коричневую книжку с изображением геологического молотка на переплете. А. Е. Ферсман — «Занимательная минералогия». Мне разрешили ее полистать. Какие рисунки! Камни, рудники с неведомыми машинами, инструменты геолога, ящики для коллекций! Видя мое потрясение, Алексей Георгиевич сказал, что эту книжку я могу взять домой почитать. Затем он отыскал еще одну книгу и подарил ее мне. Это был школьный учебник по геологии и минералогии Потемкина и Малинко. Что и говорить, заснул я счастливым!

Утром на уроках сразу же принялся за «Геологию»: описание приемов работы геолога, подготовка снаряжения, сбор образцов камней, составление геологических разрезов и планов. Оказывается, это такая же настоящая работа, как у крестьянина или лесоруба — свои инструменты и орудия, свое ремесло. Хотелось сразу приняться за дело!

Недалеко от села, в глубоких придорожных канавах на левом берегу речки Егорьевицы, даже зимой видны под нависшими снежными козырьками выходы каких-то красных глин. Может, в этих глинах тоже есть слои, складки со своими «элементами залегания»?

Но до глин еще надо добраться…

Звонок. Надо выходить. В школе температура почти минусовая — с утра сидим одетые.

Забираю потихоньку в холодных сенях у Лебедевых лыжи и отправляюсь домой. Ветер восточный, дует прямо в лицо. Пока добрался до тихой долины Егорьевицы, обморозил нос и щеки.

Вот и Егорьевица, деревянный новый мост. А дальше — лес. В нем тихо, тепло.

…Красная стенка канавы при внимательном рассмотрении показалась не такой уж однообразной, как раньше. Она и в самом деле была похожа на один из геологических разрезов в книге Потемкина и Малинко. Поковыряв глину лыжной палкой, я увидел, что слои имеют пологий наклон. Сообразуясь с книжным описанием, понял, что это и есть «падение пластов». Пласты глины падали на север! Угол их наклона небольшой, градусов десять. Значит, это «угол падения». Вот и сделано первое измерение элементов залегания пластов горной породы — один из главных приемов геологического ремесла!

Я был в восторге. Надо скорее домой: найти бумаги и сделать геологический дневник. В него я буду записывать элементы залегания всех наших горных пород и зарисовывать геологические разрезы! Жизнь озарилась новой целью…

Дорога

Лесная дорога выложена булыжником. Округлости камней поблескивают в бледном свете северного пасмурного дня. Вокруг ели.

Сорок лет назад таких елей здесь не было. Дорога шла по широкой просеке, по ее сторонам стояли только пни да небольшие группы маленьких елочек. Вели ее через леса и поля в соседний район, да так и не закончили: помешала война. Когда я ходил в школу, здесь работали только небольшие артели из баб и стариков. А потом и они исчезли.

Выкладывали дорогу из обломков валунов. Валуны эти тут же дробили сильные бородатые мужики огромными кувалдами.

Разнообразие камней потрясало. Однотонные и пестрые, твердые и мягкие, зернистые и сланцеватые. Кажется, не было тут только синего цвета.

Камни были свежими и яркими, искрились плоскостями зерен в своих изломах. Притащил их с северо-запада древний материковый лед в эпохи великих оледенений. Основная масса камней — с Кольского полуострова и из Карелии. Вот эти крепчайшие лилово-красные обломки плит называются шокшинским кварцитом. В Карелии до сих пор его добывают. Когда-то кварцит был пляжным песком. На некоторых плитах хорошо сохранились рубцы водяной ряби, как на стиральной доске.

Дорога — моя рабочая коллекция горных пород и минералов[3]. Пять лет ходил я по ней в школу. Шесть километров туда, шесть — обратно… И ни одного камня не вытащил из кладки, хотя мимо некоторых проходил со слезами. Ломать грешно, говорила бабушка.

Хорошо, что вдоль дороги лежали штабеля подготовленного к кладке камня. Многие из них уже были разворочены,