Золотая завитуха попалась мне в самом разгаре весны.

Ошалев от свободы, пропадал я на берегах Заводихи, в телятнике — огороженной части долины, где летом паслись колхозные телята. Возле речки стояли большие ели. Черная шапка на одной из них привлекла мое внимание. Конечно, воронье гнездо. Надо поглядеть, что в нем…

Ломкие нижние сучья не выдержали — и я полетел в холодную воду Заводихи. Пришлось сушить спички и разводить костер. Пока сохла верхняя одежда, ходил по берегу, разглядывая камни на дне. Весной они чистые, без ила.

Здесь я и увидел черный и округлый, как маленький каравай, камень. На его боках в бегущей воде мелькали золотые и красные блики. Он был похож на живое таинственное существо.

В руках камень выглядел еще чудеснее: черная рубчатая завитуха, местами покрытая каким-то сияющим слоем, похожим на перламутр.

Такой камень нельзя показывать никому.

Огородами добрался до пожарного сарая и скрытно засунул завитуху в щель под заднюю стену. Как гора с плеч свалилась.

Вечером около сарая толпились парни и девки, плясали под гармонь. Сон мой был нелегким…

Рано утром прокрался к сараю, запустил руку под бревно. Пусто… Ничего нет!

Такие же завитухи увидел я следующим летом в витрине музея города Кологрива. «Окаменелые раковины аммонитов» — значилось на этикетках. Жили моллюски-аммониты в юрский период, когда наша равнина была дном обширного теплого моря.

„Чертовы пальцы“[1]

Я на исадах. Так называется неглубокое удобное для купания место на реке. Кругом чистый песок, дно тоже песчаное, твердое. Повыше купаются взрослые, а наше место в нижнем конце исад. Здесь совсем мелко, кувшинки, кубышки. Хорошо клюют пескари. Ловлей их я и занимаюсь почти весь день. Правда, приходится стоять по колено в воде. К концу дня немного продрог… Скорее бы завтра. Большие ребята идут под хутор Губаниху за «чертовыми пальцами» и обещали взять меня с собой.

Собрались все. Переходим реку вброд на исадах, где вчера удил пескарей. У противоположного берега приходится задирать голову и тянуть вверх руку с одежонкой. Течением сносит, местами приходится плыть.

В темно-серой глине внизу большого обрыва у Губанихи находим окаменелые раковины, круглые черные желваки, какие-то сверкающие скорлупки, без колебания принимаемые нами за чистое золото. «Чертовы пальцы» валяются на берегу во множестве. Некоторые с руку толщиной. Правильная их форма нас поражала, вызывала какие-то фантастические образы.

Но все это изобилие едва привлекает мое внимание. Если сейчас не уйду домой, то потом уже не добраться. Еще утром голова была какая-то туманная, кололо в груди. Дышать тяжело. Даже солнечный день стал каким-то темным, серым.

Снова перешел реку, теперь уже один. Когда поднимался к деревне, несколько раз ложился на теплую от солнца дорогу. Безучастно смотрел, как вдалеке бабы серпами жали рожь. Картины эти виделись будто бы из другого мира.

Дома слег и забылся. Мать и бабушку узнал через несколько дней: выходили…

Бык

Возле колхозного скотного двора зимой выкопали глубокий колодец. Когда стаял снег, в куче глины мы обнаружили удивительные камни, похожие на картошку. Темно-серые и тяжелые, они отливали металлом.

Кто-то открыл, что, если ударить по камню напильником, летят сильные искры.

В глине также попадались кусочки настоящего каменного угля, как я их определил. Черные, блестящие и легкие, медленно сгорающие в костре.

Вообще-то с этой глиняной кучи нас гоняли. Копаясь в ней, мы растаскивали глину, и в сырую погоду к колодцу было не подойти. После дождя на поверхности глины выступали камни, которых раньше не было видно. Сегодня с утра тоже шел сильный дождь, надо скорей бежать к колодцу!

У колодца ноги мои приросли к земле. Рядом бродило несколько коров, а с ними — черный колхозный бык, который недавно насмерть закатал пастуха.

Обшаривал я мокрую глину почти вслепую — не мог оторвать глаз от быка. Уйти тоже не мог. Ведь я пришел сегодня первым и так часто попадаются в руки тяжелые, измазанные глиной камни! Отступать пришлось «задним ходом».

Каменный уголь

По поводу найденных у колодца небольших кусочков у нас с Генкой Смирновым была дискуссия.

— Это уголь! Каменный уголь! — вопил я, крутя перед Генкиным носом черный легкий кусочек.

— Да, да, это уголь, уголь! — ехидно вторил Генка. — Много, много угля!

Витька Красноцветов, мой старший друг, старался нас успокоить.

— Вот приедет летом брат, разберет ваш спор.

Оставалось ждать его брата, студента горного института.

В дождливый летний день по деревне прошел слух, что студент приехал в гости. Я с кусочком угля побежал к Витьке. Брат лежал на полатях, отдыхал после долгой дороги со станции. Сам обратиться я постеснялся, камень сунул ему Витька. Студент повертел камушек и сказал, что, конечно, это каменный уголь. В небольшом количестве он здесь вполне может быть.

Настоящий каменный уголь я увидел той же осенью. С Украины вернулся Дмитрий Отрезов, брат Пашки и Сереги Отрезовых, моих дружков. Ездил он туда делегатом от мужиков разузнать про жизнь.

Собралось у Отрезовых полдеревни. Митька привез огромный арбуз — предмет, в наших краях невиданный. Все его пробовали, семечки выплевывали на пол. По избе нельзя было пройти. Мы ликовали!

Пашка таинственно поманил меня за перегородку и показал черный и сверкающий кусок. Даже озноб пошел по коже.

— Антрацит с Донбасса, — изрек Пашка.

Теперь ноги сами шли к Пашкиному дому, где на подоконнике красовался антрацит. За разглядыванием его я провел, наверное, не меньше времени, чем за штудированием некоторых учебных коллекций в институте.

Постепенно выяснил, что каменный уголь образуется в земле из дерева, если оно там долго лежит. Значит, и я могу получить его в любом количестве. Втянул в это дело и Отрезовых. Их отец зимой плел лапти, и всюду дома валялись ободранные белые лутошки — стволы молодых липок. Мы нарезали из них коротких палочек и закопали в глубокую яму, которую вырыли во дворе у забора.

До зимы раза три выкапывали свои лутохи. Они почему-то не чернели, а только покрывались слизкой плесенью и гнилью. А за зимними заботами и совсем про них забыли…

Давай деньги!

Сегодня мы с бабушкой идем в город. Кологрив в гости к тете Нюре. Бабушка подняла меня с восходом солнца. Из деревни вышли по росе. Путь не близкий — до Кологрива километров сорок пять. Для нее такие дороги не впервой, а я новичок. Идем, конечно, босиком.

Последние километров восемь шли бором, сосновым лесом, уже темнело,