Услышав слова Казу, Готаро остался спокоен.

– Я в курсе, – ответил он ровным тоном.

Дин-дон!

Зазвонил дверной колокольчик, и в кофейню вошла девочка. Когда Казу увидела ее, то вместо «Добро пожаловать» сказала:

– Добро пожаловать домой!

Девочку звали Мики Токита. Она была дочкой Нагаре Токиты, владельца этой кофейни. Мики гордо продемонстрировала свой ярко-красный школьный ранец фирмы «Рандосеру».

– Moi[2] вернулась, дорогие мои! – на всю кофейню заявила она.

– Здравствуй, Мики, дорогая! Откуда у тебя такой отличный ранец? – спросила Киоко.

– Она купила его для moi! – ответила Мики, с широкой улыбкой указывая на Казу.

– Какой красивый! – одобрительно покивала Киоко.

Посмотрев на Казу, она тихо шепнула ей:

– А в школу разве не завтра?

Она совсем не собиралась критиковать поведение Мики или потешаться над ней. Наоборот, она была счастлива оттого, что девочка так рада новому ранцу.

– Да, в школу завтра, – ответила Казу, слегка улыбнувшись.

– Как поживает мадам Кинуйо? Она в добром здравии? – громко спросила Мики, и ее голос эхом разнесся по кофейне.

– Госпожа Кинуйо здорова! Мы пришли сегодня, чтобы купить для нее еще кофе и бутерброд, который делает твой папа, – ответила Киоко, держа в руке бумажный пакет с едой, взятой навынос. Йошуке, сидевший на соседнем стуле спиной к Мики, все еще пил вторую порцию апельсинового сока через трубочку и не реагировал на девочку.

– А госпоже Кинуйо еще не надоели папины бутерброды? Она же их каждый день ест.

– Госпожа Кинуйо говорит, что ей нравятся и папин кофе, и его бутерброды.

– Я не знаю почему. Папины бутерброды не такие уж вкусные, – все так же громко заявила Мики.

Кто-то высокий вышел из кухни.

– Так-так, кому это тут не нравятся мои бутерброды?

Это был Нагаре, владелец кафе и отец Мики. Кей, так звали мать девочки, умерла. У нее было слабое сердце, и она скончалась шесть лет назад, сразу же после рождения дочери.

– Ой, так, дорогие, пойдет-ка moi лучше отсюда, – объявила Мики. Она поклонилась Киоко и ретировалась в заднюю комнату.

– Moi?

Киоко удивленно уставилась на Нагаре, словно хотела спросить: «Где она этому научилась?»

– Без понятия, – пожал плечами Нагаре. Покосившись на него и Киоко, Йошуке стал толкать мать в плечо.

– Давай уже пойдем? – попросил он, словно ему надоело ждать.

– Ой, мы же уходить собирались, точно, – сказала Киоко и встала со стула у стойки, а потом спародировала Мики: – Moi покидает вас, дорогие.

Она отдала бумажный пакет Йошуке и, не глядя в счет, положила купюры за бутерброд, кофе и два сока на стойку.

– Второй апельсиновый сок в подарок, – сказала Казу, забирая со стойки только часть денег, и стала громко стучать по клавишам кассы.

– Нет, я оплачу.

– Ты не платишь за то, чего не заказывала. Я просто угостила Йошуке.

Киоко не хотела забирать те деньги со стойки, но Казу уже сложила остальные купюры в ящик кассы и протянула ей чек.

– Ой, ну ладно.

Киоко было как-то не по себе оттого, что она не оплатила второй напиток, но женщина знала, что Казу ни за что не возьмет за него деньги.

– Ладно, будь по-твоему, – сказала Киоко, забирая деньги со стойки. – Спасибо!

Она вернула деньги обратно в кошелек.

– Передай мои наилучшие пожелания почтенной Кинуйо-сенсей, – произнесла Казу с вежливым поклоном.

Кинуйо учила Казу рисованию, с тех пор как той исполнилось семь лет. Именно по совету пожилой женщины она поступила в университет и после его окончания работала на полставки в школе искусств своей учительницы. Теперь, когда Кинуйо положили в больницу, Казу преподавала во всех классах.

– Я знаю, что у тебя здесь много работы, и от души благодарю за то, что ты снова ведешь все уроки в школе на этой неделе.

– Никаких проблем, – ответила Казу.

– Спасибо за апельсиновый сок, – поблагодарил Йошуке, кивнув Казу и Нагаре, стоявшим за стойкой, и первым вышел из кофейни.

Дин-дон!

– Ладно, я пойду.

Киоко помахала рукой на прощание и вышла следом за Йошуке.

Дин-дон!

Когда они ушли, исчезла оживленная атмосфера, и в кофейне воцарилась тишина. Здесь не играла музыка, и было слышно лишь, как женщина в белом платье листает страницы романа.

– Как там, она сказала, дела у Кинуйо? – спросил Нагаре у Казу, натирая стакан, который он держал в руке, до блеска. Его голос звучал так, словно он разговаривал сам с собой.

Казу медленно качнула головой, не отвечая на его вопрос.

– Понятно, – тихо произнес он и исчез в задней комнате.

Теперь с Готаро в кафе остались только Казу и женщина в белом платье.

Официантка стояла за барной стойкой и прибиралась.

– Я хотела бы узнать обо всем подробнее, если вы не против, – произнесла она.

Казу была готова услышать, отчего Готаро стремился вернуться в прошлое.

Он бросил на нее быстрый взгляд, но тут же отвел глаза. Готаро сделал глубокий вдох.

– Вообще-то, – начал он, предполагая, что раньше нарочно умалчивал о причинах своего стремления. Возможно, он ничего не говорил из-за того, что в кофейне сидела Киоко, которая была ему чужой и которой не касалось его дело.

Но теперь, кроме женщины в белом платье, здесь никого не было. Только Готаро и Казу. Волнуясь, он принялся объяснять.

– Моя дочь собирается замуж.

– Замуж?

– Да, и… Я хочу сказать, она же на самом деле дочь Шуичи, – пробормотал Готаро и достал небольшую цифровую камеру из кармана. – Я хочу показать ей, кем был ее настоящий отец. Я думал, что смогу записать обращение для нее от Шуичи…

В этот момент Готаро казался маленьким и одиноким.

– А что будет потом? – тихо спросила Казу. Ей хотелось узнать, что произойдет после того, как Готаро признается дочери, что не является ее родным отцом.

Сердце Готаро упало.

«Эту официантку не одурачить ложью».

Он заговорил, глядя вдаль и будто зачитывая давно готовый ответ.

– Думаю, на этом моя роль в ее жизни будет окончена, – произнес он с тихой покорностью в голосе.

В университете Готаро и Шуичи играли за одну команду в регби, но познакомились они еще в начальной школе. Оба состояли в разных сборных и, временами встречаясь на матчах, не сразу обратили внимание друг на друга. В средних и старших классах каждый из них представлял свою школу. На официальных матчах