— Согласен, три дня назад старик не собирался умирать. Мы с ним разговаривали, и он все твердил, что, пока не закончит одно дело, на тот свет не отправится. И то, после дела он хотел прожить лет эдак -дцать.

Не знаю, что конкретно за дело у него было незавершенным, говорил он о нем, чуть ли не щурясь от удовольствия. Уже было подумал, что у старика появилась личная жизнь. Больно смотреть на него было. Всю жизнь один, любуется портретом какой-то женщины. Отрицать не буду, красива. Их совместное фото двадцатилетней давности висит в нескольких комнатах, спрятанных от посторонних глаз. На вопросы о том, кто она и почему они не вместе, всегда отмахивался. Говорил лишь, чтобы я не совершил его главную ошибку — не был одинок. Красавица с портрета так и осталась его единственной любовью.

— Вот и я о том. Ему всего сорок пять. Рановато для естественной смерти.

Слышать, что мысли о неестественной смерти посещают и другого человека, радостно. Значит, паранойя если и есть, то массовая. С ума сходят поодиночке, а не всей толпой.

— Давай решать все постепенно. Сегодня мне не хочется об этом говорить. Не хочу такой день омрачать еще и разговорами о подозрениях. Давай спокойно проводим его в последний путь, а завтра продолжим? — не лукавил.

Подозрения потерпят и до завтра. Сегодня слишком паршиво на душе. Впереди поминки, которые я терпеть не могу. Все лицемерно говорят о том, как им был дорог покойный, как много хорошего для них он сделал. Для чего? Не понимаю. Человек уже не услышит и не оценит подлизывания в нужном ключе. Неужели все будут говорить подобные вещи, потому что Князев был важной, даже исключительной, я бы сказал, персоной? Или все из-за незнания, кто станет преемником?

— Ты так спокоен. Неужели не интересно, что в завещании? Он ведь к тебе как к сыну относился. Явно что-то перепадет. Если нет, то я буду в шоке.

— Абсолютно. Меня волнует лишь то, кто его убил и, главное, как. Но об этом не сегодня. А насчет оставил или нет: разве это так важно? Он и без этого мне многое дал.

Чистая правда. До сих пор вспоминаю свой первый день в области. Если бы не он, меня могло бы и не быть. Я обязан ему жизнью.

Теперь для меня дело чести найти и отдать под суд того, кто виновен в его гибели.

Глава 3

Снежана

— Эм, Сереж, прости, но я не могу, — сбоку от нас раздаются смешки.

— Снежан, но почему? — смотрит такими глазами, что хочется провалиться сквозь землю. Настолько много в них надежды, которая рушится моим отказом.

Как мне объяснить парню, стоящему напротив с протянутой розой, что я не хочу быть его девушкой, поэтому не могу принять цветок? Шепотки вокруг нас начинают становиться все сильнее. Зачем только Селиванов решился на этот шаг в потоковой аудитории?

Я не хочу объяснять ему при всех, что он герой не моего романа. И дело не в том, что он выше меня на голову, худощав, в чем явно виновата генетика, в больших круглых очках и нелепом, растянутом свитере. Нет. Если он укоротит свои вьющиеся светлые волосы, сменит оправу, наденет рубашку и, конечно, перестанет зажиматься, то даст фору многим, благодаря хорошему чувству юмора, легкости на подъем и милым ямочкам, когда улыбается. Просто далеко не каждый хочет это рассмотреть, всем подавай сразу напускное, и неважно, какая душа скрыта по ту сторону внешней оболочки.

— Сереж, — смущаюсь от такого пристального внимания и не могу подобрать мягких слов.

Мы словно на кинополотне. Того и гляди сейчас все достанут попкорн из закромов и начнут давать комментарии нашим действиям.

— Да ладно тебе, Милова, заканчивай ломаться. Все равно для такого серого чулка, как ты, Селиванов — максимальный вариант, — раздается голос какого-то парня.

От шока даже не смогла понять, мой это одногруппник или нет. Почему люди такие злые, особенно с журфака? Нет, есть и добряки, но мало. Да, я не выряжаюсь в яркую и вульгарную одежду, как большинство сокурсниц. Разве это переводит меня в разряд серых чулок?

У меня милое лицо с мягкими чертами, и все благодаря маме, большие голубые глаза, которые явно достались от отца, стройная фигура, что вполне устраивает. И мне все равно, что есть маленький животик на фоне других девчат, у которых из-за вечных диет все впало и им недалеко до анорексии. Я люблю себя такой, какая есть.

— Ой, Селиванов, ну не видишь, что ли, Жанна принца ждет, а тут ты, ботаник, — а эту выдру я узнаю и в бессознательном состоянии.

Оксана Лобанова — звезда потока, писаная красавица, острая на язык и не самая прилежная студентка. Зато гордо занимает должность выпускающего редактора в студенческой газете. У нас с ней с самого первого дня сложилась великая «любовь» друг к другу. И только она называет меня Жанной, коверкая имя. Если спросите, что послужило первопричиной тихой войны, не отвечу, ибо самой неизвестно.

— Ну правда, жалко тебя, парень. Что ты унижаешься перед убогой? Хочешь, я тебя поцелую, чтобы не плакал? — подхватывает волну Александра Гонор.

И если вы прочитали с ударением на первый слог, тогда прячьтесь, потому что она гонор, чтобы вы понимали. Но, по мне, первый вариант ей больше подходит. Достойная свита для нашей королевы.

— Нет уж, если ты его поцелуешь, то лишишься меня. Как я такому хлюпику конкуренцию составлю? — и, конечно, Савелий Перцев.

Без этого паренька не обходится ни одна травля. Сегодня честь стать эпицентром насмешек выпала нам, и все из-за розы. Ненавижу эти цветы, от них одни беды! Они приносят только неприятности в мою жизнь!

— Сереж, прости, но я уже занята, — выпаливаю не обдумав, на эмоциях, лишь бы прекратить нелепицу.

Плевать, что на личном фронте полный штиль, что живу в общаге с противной соседкой, которая легко может выдать всю правду. Главное сейчас, заставить всех замолчать. На долгую минуту в аудитории становится настолько тихо, что, если бы на пол упал листок, мы бы услышали шелест его полета.

А потом раздался оглушительный смех.

— Ой, насмешила, — первой от услышанного отошла Оксана. — Кто он? Я хочу на него взглянуть, и, пока не увижу доказательств,