Шрифт:
Закладка:
Поля-Жана Туле мы потеряли еще в начале поездки, так что я подарил ему роман Мирчи Элиаде, Марианна же промолчала про свой французский «Дао дэ цзин», потому что привязывалась к книгам… Мы пригласили его выпить с нами чаю. Сонам сел за наш стол и, робко говоря на прекрасном французском, поведал нам свою жизнь. Его родители, крестьяне из Ганьсу перебрались в пригороды Пекина и стали пролетариями. Он рассказал про учебу в университете, про то, как гордилась мать, когда он получил диплом, про то, как идет по чиновничьим рельсам его жизнь, и как блекло проходит юность в провинции, на окраине Китая, и о надежде когда-нибудь съездить в Европу.
– Вы надолго в Юньнане? – спросил он.
– До понедельника, – ответила Марианна.
– Короткое путешествие, – заметил Сонам.
– Да, зато далекое. Одно другое искупает.
– Вы ездили на плотину Трех ущелий?
И он рассказал нам, как двадцать лет назад власти Китая решили затопить территорию размером с две трети Франции, чтобы построить самую большую в мире плотину. Тысячи рабочих потянулись со всех концов страны. Некоторых везли сюда на принудительные работы или в ссылку. Чтобы вместить наплыв армии рабочих, джунглевые склоны ощетинились бетонными бараками, на пашнях выросли палаточные города. Дети рождались здесь и пополняли ряды, едва научатся катить тачку. Стройка поглощала людей, как ненасытный Молох. Это бесконечное людское море, вооруженное немногим лучше строителей пирамид, с лопатами, кирками и ивовыми корзинами, чтобы таскать землю, подобно полчищам муравьев, приступило к титаническому замыслу. Они рыли землю, разравнивали рельеф, вырубали леса, правили русло и возвели стосорокаметровую стену водохранилища одной силой мышц. Хозяева великой постройки знали, что недостаток машин легко компенсировать, если черпать из неиссякаемого человеческого моря. Подростки, немощные старики, беременные женщины повиновались крикам бригадира – на стройке те гремели, как приказы тюремщика. Когда требовались новые руки, по железной дороге накатывал людской прилив. Коллективные усилия возродили энтузиазм больших строек эпохи Мао, – по крайней мере, так твердили все государственные СМИ в новостях. Это был один из тех прометеевских проектов, на которые усыпленная регламентацией, парализованная сомнениями и отравленная ненавистью к себе Западная Европа была неспособна. «Три ущелья» должны сдерживать воды, отведенные ни много ни мало от реки Янцзы. Ее, великую реку, вьющегося дракона, священную артерию Поднебесной, должна была сдавить, обуздать, поработить воля инженеров, политиков и изголодавшегося по свершениям народа. Китайцы богатели, экономика набирала обороты, страна процветала, и потребность в электроэнергии росла взрывообразно. Вся нация была под напряжением и жаждала киловаттов. В светильнике нового Китая зажигалась лампа. Пекин хотел свои Асуанские дамбы. Власти знали: чтоб народ не волновался, надо чтобы у него было чем осветить и обогреть дом да на чем сварить рис. Боги и подумать не могли, что полоса плодородных равнин послужит однажды для запуска турбин на гидростанции в угоду ненасытной нации.
Озера водохранилищ легли саваном на рисовые плантации, плоды упорства и гения предков. Ничего не осталось от этого лоскутного наряда полей, похожих на витражи. Они породили китайскую цивилизацию, заставили людей изобрести сложнейшие системы культуры. Тысячи квадратных километров древней мозаики поглотила вода. Вековые храмы, пещеры с буддистскими фресками, гектары девственных лесов – все потонуло под сорока миллиардами кубических метров потопа. И поныне, когда вечером Юньнаньское солнце с грусти бросается за западные хребты гор, чтобы не видеть этого ужаса, и миллионы людей одновременно включают свет в своих тесных квартирах, в их лампочках горит бескровным бледным светом частичка мертвой души главной реки Китая. Государственные мужи, бесконечно ценящие человеческую личность, не стали настаивать на затоплении местных жителей. Около двух миллионов крестьян переселили в бетонные многоэтажки, где они могли прибавить фонтаны собственных слез к водопадам плотины. Они, как и река, были лишь живыми мертвецами, запертыми в русло новых стен.
– Я хочу это увидеть, – сказала Марианна.
– Ты интересуешься плотинами? – спросил я.
– Я интересуюсь всем, в чем есть сила и мощь.
– Я могу составить вам компанию, – сказал Сонам, – до понедельника у меня не будет занятий.
Весь следующий день мы ехали на автобусе по холмистым просторам. Холмы были косматые, с удручающей растительностью, а асфальт под колесами – в запущенной стадии разложения. Марианна спала, я считал однообразные километры. Сонам витал в своих мыслях. В городке Саньдоупин, первом оплоте великой стройки, чувствовались издержки взрывной иммиграции: здесь царил дух борделя. Собаки грызлись за старую шину, бродяги напивались «Циндао» на ступенях бетонных домов. Всюду мерцали вывески бильярдных клубов. Городок смердел насилием, даже пыль лежала как-то нервно. В окнах притонов мелькали проститутки. Самые милые деревеньки превращаются в гнездовье всякого сброда, едва из земли брызнет капля нефти или покажется самородок. На автовокзале, в толкотне гудящих колымаг, мы пытались найти такси. Сонам ввязался в ожесточенные переговоры с одним шофером, у которого опиум отнял все зубы и оставлял его в покое лишь на пару часов в день. Мы сели в «Субару». Марианна затолкала пустые бутылки под сиденье водителя. Нас ждал час серпантина под ароматы засохшей рвоты.
– Наверху у меня для вас будет сюрприз, – сказал Сонам.
Мы с Марианной, одурев от усталости, уже оставили надежды хоть куда-то доехать.
Наконец шофер остановил машину.
С вершины склона мы увидели море. Оно показалось внезапно, в просвете между деревьев. Бесконечная водная скатерть, наброшенная на мир, серебряное небо наоборот. Сонам тихо сказал:
– Одна из затопленных равнин. Это озеро – будущее южного Китая. Залог нашего прогресса. Так говорят по телевизору…
Шофер курил, присев на корточки у бампера. Ему было плевать на «будущее южного Китая». Мы не могли оторвать взгляд от залившей земли ртути. Угадывались прежние ложбины, крыши, выбоины и зубцы, теперь накрытые водой. Вода проникла в каждый зазор земной поверхности. Под этим зеркалом когда-то жил целый мир, звери, растения, люди. Может, и боги? Но все уже мертво. На западе водный простор отсекала бесконечная стена бетона с небольшим изгибом, ощетиненная кранами и блестящая в лучах солнца, бегущего прочь.
– Плотина, – пояснил Сонам. – Они затопили миллион квадратных километров земли. Теперь пора назад.
Мы сели обратно в такси, шофер развернул машину. Мы проехали поселок из четырех-пяти деревянных хижин, я не заметил его на том пути. Сонам
