Совершенно ясно, что точка зрения, нами принятая, обеспечивает принципиально разные толкования сновидений. Отсюда естественным образом возникает вопрос: какое именно толкование будет лучше или правильнее? В конце концов, для нас, психотерапевтов, наличие хоть какого-то истолкования смысла сновидений является практической, а не только теоретической необходимостью. Если мы хотим лечить наших пациентов, то должны – по вполне конкретным причинам – стремиться освоить любые инструменты, которые позволяли бы нам успешно их обучать. Из примера выше недвусмысленно следует, что накопление материала к сновидению открыло возможность просветить молодого человека относительно многих ощущений, которые он прежде благополучно и беззаботно не замечал. При этом, отмахиваясь от таких ощущений, он фактически упускал нечто в самом себе, поскольку у него, как у всякого другого человека, имелись моральные нормы и моральные же потребности. Из-за того что он пытался жить, не принимая во внимание эти обстоятельства, его жизнь была односторонней и несовершенной, словно бы раскоординированной, и для психологического функционирования это было чревато теми же последствиями, какие сулит телу односторонняя, непродуманная диета. Чтобы приучить личность к полноте и самостоятельности, нужно взрастить в ней все те функции, которые до сих пор либо получали малую толику психического развития, либо не развивались вовсе. Ради этого надлежит, по терапевтическим причинам, изучать все те бессознательные элементы, которые поставляет материал сновидений. То есть не подлежит сомнению, что финалистская точка зрения оказывается намного важнее для развития личности.

Обыденный взгляд на мир куда ближе, разумеется, научному мировоззрению нашего времени с его сугубо каузальным мышлением. В защиту фрейдовского подхода в качестве научного объяснения психологии сновидений можно было бы сказать многое. Но я вынужден оспаривать его полноту, ведь психическое недопустимо трактовать исключительно каузально, оно требует и финалистского рассмотрения. Лишь сочетание точек зрения (чего мы пока не добились в удовлетворяющей науку мере из-за значительных затруднений как теоретического, так и практического свойства) способно дать нам более полную картину природы сновидений.

Далее мне хотелось бы кратко обсудить остальные проблемы и задачи психологии сновидений, как бы дополняющие общую теорию. Начнем с классификации сновидений, и отмечу сразу, что лично я не придавал бы чрезмерной ценности, практической или теоретической, этому вопросу. Ежегодно я анализирую в среднем от полутора до двух тысяч сновидений и, располагая таким опытом, смею утверждать, что типичные сновидения и вправду существуют. Однако встречаются они не то чтобы часто и с финалистской точки зрения во многом лишены той значимости, которую им придает каузальное истолкование, придерживаясь фиксированного значения символов. Мне кажется, что типичные мотивы в сновидениях куда важнее самих типов снов, поскольку на их основе мы можем проводить сравнения с мифологическими мотивами. Многие мифологические мотивы, в выявлении которых несомненная заслуга принадлежит, в частности, Фробениусу, также обнаруживают себя в сновидениях, где нередко обладают именно исходным своим значением. У меня нет возможности уделить этому факту больше внимания, но я хотел бы подчеркнуть, что сравнение типичных мотивов сновидений с типичными мифологическими мотивами наводит на предположение (уже высказанное Ницше), «сновидческое» мышление следует воспринимать как филогенетически более древний способ мышления вообще. Не стану множить примеры и поясню, что я, собственно, имею в виду, вновь обратившись к сновидению, которое обсуждалось выше. Напомню, что этот сон представлял сцену с яблоками в качестве типичного выражения эротической вины. Посыл, извлекаемый из этого сновидения, должен был бы, по-видимому, звучать так: «Я поступаю неправильно, действуя подобным образом». Показательно, что сновидения никогда не выражают себя в столь логичной, столь абстрактной манере; они всегда общаются с нами на языке притч и аналогий. То же самое свойственно языкам первобытных народов, где преобладают цветистые речевые обороты. Если вспомнить памятники древней литературы, нам станет ясно: то, что сегодня выражается с помощью абстракций, ранее выражалось преимущественно через уподобления. Даже философы вроде Платона не стеснялись излагать таким способом свои основополагающие идеи.

Наше тело несет в себе следы своего филогенетического развития, и точно так же обстоит дело с человеческим разумом. Поэтому нет ничего удивительного в той возможности, что образный язык наших сновидений может быть пережитком архаического образа мышления.

Кража яблок из нашего примера есть в действительности типичный мотив сновидений, который встречается в разнообразии вариантов в многочисленных снах. Также это хорошо известный мифологический мотив, который обнаруживается не только в библейской истории об Эдемском саде, но и во множестве мифов и сказок всех времен и народов. Перед нами один из тех универсальных человеческих символов, которые воспроизводятся автохтонно снова и снова. Получается, что психология сновидений открывает путь к общей сравнительной психологии, благодаря которой мы вправе надеяться на понимание развития и структуры человеческой психики, сходное с тем, каким применительно к человеческому телу нас одарила сравнительная анатомия.

Итак, сновидения сообщают нам образным языком, то есть посредством чувственных, конкретных образов, те мысли, суждения, воззрения, указания и позывы, которые относятся к бессознательному – либо потому, что были вытеснены, либо из-за невозможности их воплощения. Именно в силу того, что они суть элементы бессознательного, а само сновидение является производным бессознательных процессов, в снах отражаются эти бессознательные элементы. Причем речь не об отражении бессознательных элементов в целом, а только об отражении определенных элементов, тех, что связаны между собой ассоциативно и отбираются через осознаваемую ситуацию текущего момента. Это наблюдение представляется мне чрезвычайно важным в практическом отношении. Если мы хотим правильно истолковать сновидение, то нам потребуется полное постижение сознательной ситуации текущего момента, потому что сон содержит ее бессознательное дополнение, то есть материал, который эта сознательная ситуация сгруппировала в бессознательном. Без такого знания сон возможно истолковать правильно лишь по воле счастливого случая. Проиллюстрирую сказанное новым примером.

Однажды ко мне обратился за советом один мужчина. Он рассказал, что предается различным ученым занятиям, а психоанализом интересуется с точки зрения литературы. По его словам, он был совершенно здоров, и потому его не следовало принимать за пациента. Психоанализ его просто сильно занимал. Он был довольно состоятелен и в избытке располагал свободным временем, которое тратил на свои занятия. Со мною он желал познакомиться для того, чтоб я посвятил его в теоретические тайны психоанализа. При этом он признавал, что мне может быть крайне скучно общаться с нормальным человеком, ведь я наверняка нахожу «чокнутых» людей гораздо более интересными для себя. За несколько дней до встречи он написал мне с просьбой назначить дату консультации. В ходе нашего разговора мы вскоре затронули тему сновидений. Я решил уточнить, не снилось ли ему что-либо накануне визита ко мне. Он ответил утвердительно и поведал следующее: «Я нахожусь