Что до Миньки, то имя свое она получила благодаря столь порицаемой бароном литературе. Так звали героиню нашумевшего лет двадцать назад романа, девушку, которая обладала редкой красотой, что помогло ей сделаться супругой вымышленного эльфийского короля вымышленного эльфийского государства. Звали эльфийскую королеву людского происхождения не Минькой, понятное дело, а Минервой, и славилась она не столько красотой, сколько удивительной для человеческой женщины мудростью. Миньке мудрости той практически не перепало, однако была она прехорошенькой, что отлично сознавала не только сама, но и ее матушка, делавшая на красоту дочери ставку. Минька вовсю дурила кавалерам головы и раз в неделю наведывалась в баронское поместье, поделиться новой сердечной драмой и новым романом в твердом переплете. Из-за которого Тали и пропустила сегодня семейную трапезу.

Для семьи, состоящей всего из двух членов, отсутствие хотя бы одного из них становится заметно. Тали знала, что за ужином отец выразит недовольство, но сделает это как всегда сдержанно: промокнет губы салфеткой, аккуратно отложит ее в сторону, осуждающе посмотрит на дочь, после чего прочтет короткую нотацию о необходимости следовать сложившимся традициям и правилам, ибо это и отличает людей от неразумных тварей земных. Тали виноватым голосом попросит прощения. На том воспитательное мероприятие закончится, ровно до следующего раза. Такова была сложившаяся в доме барона традиция. Одна из многих.

В этот день барон отобедал в одиночестве, а баронесса, спохватившись, лишь когда чувство голода возобладало надо всем прочим, направилась прямиком на кухню, откуда еще ни разу не уходила с пустым животом и в дурном расположении духа. Набеги на кухню хозяин дома не одобрял, но оставлять дочь голодной до ужина не имел моральных сил.

Тали уже допивала душистый травяной взвар (чай, настоящий, сулонский, стоил как хорошее вино и подавался только к господскому столу), когда заметила суету возле окна. Впрочем, суета началась уже давно. Прислужницы то и дело отвлекались от главного своего занятия и подбегали к окну, возбужденно переговариваясь. Кухарка, собравшись было приструнить лентяек, подошла к сгрудившимся девицам, но замерла и стала с не меньшим интересом таращиться во двор.

– Боги великие! Какой красавец! – ахнула она, приложив измазанные мукой руки к огромной груди.

Баронесса не могла пропустить явления красавца, красавцы в их захолустье были делом редким, и кинулась к окну.

Во дворе суетились слуги, выволакивая из двух роскошных экипажей дорожные саквояжи, каждый размером с добрый сундук, и распрягая коней. За процессом наблюдали барон и загадочный красавец. Когда он повернулся лицом к окну, хорошее настроение вмиг покинуло Тали.

Да, граф Виллем д’Оррет был красив. Но этим перечень его достоинств исчерпывался.

Благодаря какой-то нелепой случайности, из-за какого-то невероятного, фантастического стечения обстоятельств граф Виллем Август д’Оррет числился женихом баронессы Талиэн Валерии д’Варро (она же Тали), к взаимному неудовольствию будущих супругов. Виллем не скрывал ни презрения, ни отвращения к невесте. Невеста платила той же монетой. Жених раз в полгода наезжал к барону в компании друзей и дам сомнительной репутации. Тот хлебосольно принимал эту свору, не выказывая недовольства. Кормил, поил, развлекал, но как-то натянуто, через силу. Временами у Тали складывалось впечатление, что бесстрашный барон побаивается будущего зятя, и дело вовсе не в разнице положения и капитала. Здесь крылась какая-то тайна.

Мужчины удовлетворились деятельной суматохой и направились в дом. Тали знала, что барон повел Виллема в свой кабинет. Их встречи всегда начинались затяжным разговором в кабинете барона и им же заканчивались. Мужчины долго, до хрипоты спорили, расходились раздраженными, недовольными друг другом, но в остальное время вели себя мирно и подчеркнуто вежливо. Тали предполагала, что спор велся из-за ее приданого. Барон был небогат, выделить дочери большого содержания не мог, и баронесса искренне недоумевала, почему граф не расторгнет невыгодную помолвку и не найдет себе достойную партию.

И вот наконец настало время разъяснить все раз и навсегда: Тали набралась решимости подслушать разговор отца и жениха.

Попав на господскую половину по лестнице для слуг, она кралась по коридору в сторону отцовского кабинета. На ее счастье, в коридоре оказалось безлюдно. Немногочисленные слуги были заняты тем, что пытались угодить свалившимся на их головы гостям. Виллем в этот раз нагрянул без предупреждения и раньше положенного срока.

Вдоль главного признака благосостояния барона – потемневших полотен с батальными сценами, жуткими натюрмортами с мертвыми кроликами, дичью или истерически тошнотворными розами, разглядеть которые было затруднительно не столько из-за возраста картин, сколько из-за нехватки в поместье рабочих рук – она шла на звук голосов, доносившихся из кабинета, расположенного возле лестницы. У лестницы Тали замерла, вслушиваясь в разговор, готовая в любой момент сделать шаг вниз по ступеням, чтобы никто не заподозрил ее в неблаговидном поступке. Идет себе в гостиную поздороваться с дорогими гостями, а задержалась лишь на миг, поправить бант на платье.

Беседа между бароном и графом протекала на повышенных тонах. Еще одна традиция родного дома. Барон ругался с графом.

«Чудесно! Может, свадьба все-таки сорвется», – обрадовалась Тали.

Сама идея брака с графом в целом была баронессе мила. Что плохого в том, чтобы стать графиней, после свадьбы с ветерком умчаться в Дирм (столицу Кардийской империи), утереть нос Миньке, а заодно другим задушевным подружкам? Воображение Тали, вскормленное на книгах определенного толка, рисовало балы, на которых она непременно будет блистать и где ее непременно заметит сам император Арвис и станет волочиться за ней, умоляя о снисхождении и суля невероятные богатства. Хотя зачем ей император? Он уже стар. Но есть еще кронпринц Лервис, с которым жених приятельствует. Наследник вызовет графа на дуэль и непременно убьет. А после Тали станет принцессой и начнет готовиться к тому, чтобы надеть корону императрицы.

Таким виделось ей будущее. Приятная его часть. Если бы жених был с невестой любезен и мил, мысли ее не склонялись бы к адюльтеру и его кровавой развязке. Но Виллем сам выбрал свою судьбу.

Несмотря на приятную глазу внешность и молодость, а было ему чуть больше двадцати, граф Виллем д’Оррет сильно отличался от образа романтического героя. Серенады под окнами не пел, нежных глупостей на ушко не шептал и, глядя на нареченную, глаза от счастья не закатывал. Вместо этого сыпал колкостями. И присутствие друзей, с которыми граф имел привычку навещать дом барона, не только не смущало его, но, казалось, еще больше раззадоривало. Он открыто насмехался над баронессой, стараясь посильнее уязвить ее самолюбие. Граф всячески подчеркивал разницу в их положении и собственное нежелание обзаводиться подобной супругой.

Да и спутники его одним только своим присутствием служили очередной пощечиной невесте. Друзья всегда одни и те же, а вот дамы… Дамы ни разу не повторились. Из чего следовал довольно оскорбительный вывод: Виллем приводил в дом невесты продажных женщин. И пусть они отличались редкой красотой, роскошью гардероба и ювелирных изделий и вели себя вполне пристойно, в присутствии барона по крайней мере, картины это не меняло. Граф хотел унизить невесту, что ему прекрасно удавалось. Он излучал презрение и породил ненависть.