— Хорошо! Вотъ, теперь, скажемъ Трясогузка¹ (¹Закладчикъ, прозванный Трясогузкой за его привычку трясти бородой) — трудится онъ? А какой ему почетъ! — начиналъ свои изысканія кто-нибудь изъ компаніи.

— А чѣмъ онъ отличается отъ насъ? — поддерживалъ его другой.

— Мы, воруемъ, рискуемъ своей шкурой, а онъ на насъ деньги наживаетъ.

— Вчера онъ мнѣ за дюжину серебряныхъ ложекъ (столовыхъ) три рубля отвалилъ.

— А самъ ихъ рублей за восемнадцать продастъ.

— А чѣмъ онъ рискуетъ?

— Ничѣмъ. Ежели и найдутъ у него, такъ разговоръ коротокъ: «у меня контора, — почемъ я знаю: свои ко мнѣ вещи несутъ или чужіе? На нихъ не написано, что они краденые».

— Ни ему труда, ни страху, ни отвѣту… Приставъ съ нимъ за ручку, а околодочный за версту козыряетъ: мое вамъ почтеніе, значитъ, «честный труженикъ»! Какъ живете можете? Какъ себѣ брюхо наѣдаете отъ воровского добра?

— Нашей кровью, можно сказать, живетъ! — рычитъ откуда-нибудь изъ темнаго угла Яшка Профессоръ. — Вотъ оно и понимай, какъ оно на свѣтѣ бываетъ! Понимай и чувствуй, каковъ онъ «честный трудъ» бываетъ.

— Честный! Да укради у него же отца родного, онъ купитъ, не разстанется, только подешевле отдай!

— Честный труженикъ! Ему воровское-то принесешь, такъ онъ такъ глазами и ѣстъ вещь то… Дрожитъ весь, собака!

ГЛАВА II

«Трясогузка» былъ, конечно, не единственнымъ, на которомъ останавливалось вниманіе корпораціи воровъ. Окружающая ихъ жизнь, въ которой они кипѣли, какъ въ котлѣ, то опускаясь на самое дно, то на одинъ моментъ выныривая на поверхность, давала массу такихъ примѣровъ, на каждомъ шагу.

Помню, воровская компанія съ живѣйшимъ интересомъ обсуждала «ловкую» продѣлку купца С — а съ купцомъ Р — ымъ.

С — инъ былъ звѣздой первой величины въ городѣ; всѣ его знали, какъ благотворителя, мецената и ревнителя просвѣщенія. И онъ, дѣйствительно, не жалѣлъ средствъ, широкой рукой разбрасывая чеки всюду, гдѣ былъ ярлыкъ общеполезнаго дѣла.

Репутація его была внѣ всякихъ сомнѣній. Ходили, правда, весьма прозрачные слухи о его похожденіяхъ по женской части, — но этого ему никто въ вину не ставилъ:

— Вѣдь это такая широкая натура! онъ… такъ цѣнитъ красоту…

И вдругъ у слѣдователя возникаетъ дѣло о подлогѣ на 200 т. рублей, при чемъ обвиняемымъ является никто иной, какъ всѣми уважаемый С — инъ, а истцомъ-обвинителемъ всѣми ненавидимый Р — онъ, тотъ самый, который отравилъ отца и пустилъ по міру тетку.

Подлогъ былъ совершенъ такъ чисто и въ то же время такъ прозрачно, что съ одной стороны никто не сомнѣвался въ фактѣ подлога, а съ другой всѣ были рады, что этотъ кровопійца-паукъ, наконецъ, попался».

— Молодецъ, С — инъ, такъ ему и надо!

Таковъ былъ основной тонъ отношеній публики къ дѣлу С — на съ Р — ымъ.

Всѣ злорадствовали.

Но для корпораціи воровъ въ этомъ дѣлѣ была еще и другая сторона. Они такъ же, какъ и всѣ, злорадствовали, что Р — овъ попался на 200 тысячъ, но въ то же время задавали вопросъ:

— Но… все же С — инъ укралъ? Надулъ, смошенничалъ! Совершилъ тоже, что дѣлаетъ Гришка Художникъ, когда продаетъ деревенскимъ простакамъ пачку цвѣтной бумаги вмѣсто фальшивыхъ кредитокъ. Однако, онъ, какъ былъ другомъ и пріятелемъ губернатора и всей городской знати, такъ и остался.

Продѣлка настолько тонкая, что нѣтъ доказательствъ?

Но вѣдь и у Гришки тоже нѣтъ доказательствъ и не можетъ быть. Якобы фальшивыя кредитки продаются наединѣ, передаются гдѣ-нибудь за угломъ изъ полы въ полу, — однако, когда обманутый мужикъ приходитъ въ участокъ и на колѣняхъ каится въ своемъ дурномъ замыслѣ и въ своей оплошности, приставъ тотчасъ посылаетъ за Гришкой художникомъ и съ перваго слова:

Отдай деньги, сукинъ-сынъ!

А ежели Гришка вздумаетъ запираться, то въ морду.

Правда и то, что у пристава тутъ своя выгода — отобранныя у Гришки деньги онъ дѣлитъ съ потерпѣвшимъ пополамъ.

— Но почему онъ не поступаетъ также и въ дѣлѣ С — ина съ Р — ымъ?

Призвалъ бы С — ина и:

— Отдай деньги, сукинъ-сынъ!

Вѣдь никто, а въ томъ числѣ и приставъ, не сомнѣвается, что С — инъ совершилъ подлогъ.

— И слѣдователь, небось, не сажаетъ его въ тюрьму! — съ горечью и со злобой говоритъ Яшка Профессоръ.

— А насъ — виноватъ или не виноватъ — садись въ тюрьму: тамъ судъ опосля разберетъ. А судъ-то черезъ годъ, а то и черезъ два — жди его, парься въ казенномъ домѣ.

— Вотъ она правда то: одинъ и не укралъ, да садись къ Федосѣичу (¹ Федосѣичъ — смотритель тюрьмы.), а другой всѣмъ завѣдомо воръ, да чаи съ губернаторомъ распиваетъ.

Несправедливость отношеній законной власти въ данномъ случаѣ настолько возмущала корпорацію, что на этотъ разъ не проявлялась даже присущая ей способность во всемъ находить комическую сторону.

Дѣйствія властей слишкомъ близко касались ихъ самихъ и слишкомъ непосредственно и болѣзненно задѣвали ихъ интересы.

При томъ же они чутьемъ угадывали, что въ этомъ фактѣ имѣется на лицо не одинъ только произволъ начальства, а нѣчто болѣе важное и постоянное.

Они понимали, что этотъ фактъ выходитъ изъ компетенціи административныхъ властей, этихъ постоянныхъ носителей усмотрѣнія, — что тутъ дѣйствуютъ судебныя власти и дѣйствуютъ въ точности, придерживаясь буквы закона.

И возмущало ихъ именно то, что самъ законъ одного бьетъ безпощадно, а другого милуетъ, относится къ нему осторожно и даже съ нѣжностью.

— Вотъ тебѣ и законъ! — хрипѣлъ Профессоръ.

— Для насъ одинъ, а для нихъ другой.

— Намъ пожестче, а имъ помягче, съ пружиннымъ матрасомъ.

— Съ пуховичкомъ!.. Чтобы купецкому тѣлу бѣлому не жестко было.

— А сдѣлай это мы! Попробуй-ка, протяни руку за двумя стами тысячами! Сейчасъ, сколько насъ есть, всѣхъ въ участокъ заберутъ, безъ разбору!.. И начнутъ тиранствовать…

— Насъ до слѣдователя-то и не допустятъ, пока всѣ потроха не вытрясутъ. Въ живѣ не останешься.

Но и этотъ случай нисколько не подвигалъ ихъ къ разрѣшенію вопроса:

— Почему одному паразиту честь и почетъ, а другому, значительно менѣе крупному паразиту, тюрьма и полицейское тиранство?

При оцѣнкѣ отношеній закона къ С — ину и къ нимъ они близко подходили къ разрѣшенію этого вопроса. Имъ оставалось сдѣлать еще одинъ шагъ, чтобы затѣмъ окинуть взглядомъ весь горизонтъ правоотношеній въ капиталистическомъ государствѣ. Но этого-то шага они и не могли сдѣлать и уклонялись въ сторону.

Сознаніе, что паразитизмъ однихъ законъ охраняетъ, а паразитизмъ другихъ преслѣдуетъ и безпощадно караетъ, пожалуй, до извѣстной степени, хотя и смутно, уже складывалось у нихъ въ головахъ. Несправедливость и неравномѣрность