Хлопает входная дверь, а следом на улицу выпархивает тонкая фигурка в ярко-красном пуховике. На ногах нечто похожее на валенки, на голове полосатая шапка, а на плече небольшая спортивная сумка – в таком виде люди на снежных горках кататься ходят. Нет, это какая-то девчушка погулять вышла, точно не моя попутчица.

Отворачиваюсь, ковыряю носком лыжного ботинка снег, а он пушистый, как в детстве, но ярко-красное чудо вырастает рядом со мной, откашливается, привлекая внимание.

– Сергей? – раздаётся низкий грудной женский голос, от которого тонкие волоски на моих руках становятся дыбом.

Нет, это не голос. Это чистейший афродизиак самой высшей пробы. И как я по телефону-то этого не понял? Не до того было, а сейчас сглатываю напряжение и пару раз моргаю.

– Алиса? – вторю, всматриваясь в самые обычные, хоть и довольно симпатичные черты лица. Да ну нет, не может быть. Этой, в смешной шапочке, сколько лет? Лет двадцать пять самое большее, у неё не может быть такой взрослой дочери.

В первом классе, что ли, родила? Или в холодильнике спит?

– Значит, я не ошиблась, – улыбается без тени скованности и натягивает посильнее на уши свою смешную яркую шапку. – Поехали?

Она слегка пританцовывает на месте, глядя на меня, чуть-чуть задрав голову, и дышит на сцепленные в замок ладошки. Варежки в такой мороз – как мёртвому припарка, а от горячего дыхания шерсть вовсе может стать влажной и обледенеть.

Распахиваю заднюю дверцу, потому что у Алисы сумка в руках, и вообще сзади просторнее и намного удобнее, и получаю в ответ благодарную, но холодную улыбку. Вежливую.

– Столько снега намело, ужас, – бормочет себе под нос и, взявшись рукой за распахнутую дверцу машины, энергично приплясывая, сбивает белоснежные комья со своих валенок. – И, вроде бы десять метров прошла, а чуть не увязла. Всё, можно ехать, салон вам не запачкаю.

Алиса поворачивается ко мне лицом, плавно присаживается и напоследок стучит ступнями друг о друга, доводя чистоту подошвы до максимально возможной идеальности. Аккуратистка какая, надо же. Наконец устроившись удобнее, перекладывает сумку себе на колени. На меня больше не смотрит, словно меня вообще не существует, и это… задевает, что ли? Как-то очень давно я не чувствовал себя пустым местом рядом с женщиной.

– Мне Маша рассказывала, где дача их друзей находится, – говорит, когда я, разместившись, завожу мотор. Он тихо рычит, и звук этот отвлекает от мыслей о наших непутёвых детках. – Но в общих чертах, потому я не запомнила адрес. Не думала, что пригодится.

– Хорошо, что я запомнил, – краем глаза слежу за попутчицей, а она будто и этого не замечает. Лишь тихо вздыхает, возится нервно.

Но вдруг, встрепенувшись, подаётся вперёд:

– Кстати! А откуда у вас мой номер телефона?

В машине работает печка, и Алиса сняла с головы полосатую шапку и успела запихнуть её в карман пуховика, потому я вижу, что волосы у неё тёмные и собраны в низкий хвост, из которого выпала тонкая волнистая прядь, а на лбу виднеется небольшой круглый шрам-ямка. Крупнее, чем след от ветрянки, но он не портит впечатление. Просто шрам и шрам.

– У нас в семье есть традиция, заведённая моим отцом.

– Семейные традиции – это прекрасно, – замечает Алиса и, не отстраняясь, внимательно слушает.

История, конечно, самая простая, обычная и не слишком-то интересная, но почему-то мне хочется её рассказать.

И я ни в чём себе не отказываю:

– Нам когда только телефон провели, папа первым делом положил рядом с аппаратом блокнот, в который мы обязаны были записывать номера всех, с кем общаемся. На случай, если что-то случится, родители должны были знать, где нас искать. Брат бухтел, конечно, ему тогда двенадцать исполнилось, самый возраст для протестов, а мне всего семь и я корявым почерком первоклашки выводил каракули на желтоватых листочках. В общем, привычка – вторая натура, потому Костик тоже в теме.

– Да, я давала ему свой номер на всякий случай, – на губах мелькает тень улыбки. – Долго нам ехать, как думаете?

Живое алое пятно в зеркале приковывает взгляд и отвлекает от дороги, но я фокусируюсь на снежном пути впереди, машинально выстраивая правильный маршрут.

– Если ни в какую пробку не встрянем, через пару часов будем на месте, – обещаю, выезжая из тихого двора.

Чем дальше едем, тем выше градус напряжения в машине. Меня всё сильнее раздражает невозможность прибавить скорость, вынужденные остановки и пробуксовывающие в снежной каше колёса. Хочется материться в полный голос, но приходится держать себя в руках, и это тоже бесит.

А Алиса то в окно смотрит, то мой затылок взглядом сверлит, не знает, куда себя деть, нервничает не меньше моего, и её кипучая энергия выплёскивается, как кипяток из чайника. Она постоянно что-то печатает в своём телефоне, периодически тяжело вздыхает, бормочет что-то себе под нос, но меня разговорами не достаёт – варится пока что в своих эмоциях.

Да и плевать ей похоже на меня с высокой колокольни и это правильно. В конце концов, она мать девушки моего сына – уж слишком причудливая родственная связь, чтобы вести долгие и непринуждённые беседы. Или ещё чего похуже.

– Господи, как же долго, – не выдерживает вынужденной тишины и вздыхает едва слышно, а я пожимаю плечами. – Может быть, быстрее поедем? Мы так до утра тащиться будем.

Алиса ёрзает от нетерпения, а я цокаю языком. Похоже, она снова вернулась в острую фазу “утопи собеседника в своей истерике”. Недолго она держалась.

– При всём желании не могу. Вы вообще видели, сколько снега намело?

Алиса фыркает, поводит плечами, будто бы я надоедливое насекомое.

– Не факт, что вообще из города вырвемся, – озвучиваю свои опасения, а Алиса на глазах становится бледнее и бледнее. И я добавляю, чтобы избежать очередного взрыва шумовой гранаты: – Но я очень постараюсь. Сделаю всё, что от меня зависит, клянусь.

– Уж постарайтесь, – бормочет себе под нос. – А то до утра не доедем.

– Уж как-нибудь. Если мешать не станете и от дороги отвлекать, ещё лучше будет.

Алиса уверяет, что очень постарается и на время затихает, хотя, уверен, ей сложно быть сейчас в тишине. И даже умом понимаю, почему она так себя ведёт, откуда эта жгучая тяга спорить и подгонять – нервы. Но мне и своих с лихвой хватает, на чужие моральных сил сейчас не осталось.

А ведь Костик рассказывал, что она адекватная. Я точно это помню.

– Думаете, мне самому приятно плестись черепахой? – всё-таки не сдерживаюсь, но голоса не повышаю. Так, небольшая вспышка, а Алиса снова пожимает плечами, но на радость мне молчит. Только снова в своём телефоне что-то быстро-быстро набирает, торопится. – Что вы там всё печатаете?

Ну, вот какое мне до этого дело? Молчит и хорошо. Но нет, вечно мне больше всех надо.

– У нас свободная страна. Что хочу, то и делаю.