дела соглашением о разделе сфер влияния в Восточной Европе. Съезд народных депутатов СССР в Постановлении 24 декабря 1989 г. дал политическую и правовую оценку этого договора, отметив, в частности, что он «заключался в критической международной ситуации, в условиях нарастания опасности агрессии фашизма в Европе и японского милитаризма в Азии и имел одной из целей — отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны». Так виделся договор с советской стороны. Иначе рассматривала его другая сторона, распознавшая в советской дипломатии поворот к имперской политике, готовность к согласию о разделе сфер влияния. И такое согласие состоялось и было зафиксировано в секретных дополнительных протоколах к договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г.

Следует напомнить, что в момент конституирования Международного военного трибунала был составлен список вопросов, обсуждение которых на Нюрнбергском процессе считалось советским руководством нежелательным. К их числу относились советско-германский пакт о ненападении и секретные протоколы. Правда, по инициативе защитника Гесса эта тема всплыла на процессе, но договоренность союзников сработала, и вопрос был снят. Риббентроп также пытался использовать факт согласия между Германией и СССР о разделе сфер влияния, утверждая, что советская сторона не вправе выступать в роли судьи, ибо и она повинна в войне против Польши.

Одновременно, чтобы выгородить себя, Риббентроп утверждал при допросах в Нюрнберге и в мемуарах, будто ему не были известны планы фюрера относительно сроков нападения на Польшу. Это не что иное, как фальшивая мина при плохой игре. В книге «Пакт Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии 1938–1939» немецкий историк Ингеборг Фляйшхауэр, получившая доступ к личному архиву германского посла в СССР фон дер Шуленбурга, впоследствии за участие в заговоре против Гитлера казненного нацистами, пишет, что наутро после подписания пакта посол оказался в состоянии тягостного пробуждения. «Его дипломатической инициативой злоупотребили, пакт о ненападении — инструмент поддержания мира — в результате подписания протокола о разграничении сфер интересов превратился в свою противоположность… Если еще во время переговоров он и питал надежду на то, что таким способом можно предотвратить войну, то откровенное бахвальство Риббентропа после совершенной сделки должно было убедить его в обратном». Личный референт посла Херварт незамедлительно информировал о заключении пакта советника посольства США в Москве Чарлза Болена.

Безнравственная, лицемерная, беспринципная внешняя политика требует и соответствующих исполнителей. Риббентроп отвечал требованиям гитлеровской политики. Его подражание политическому боссу было не шутовством, не актерской игрой, а (как это видно по той части его воспоминаний, где он говорит о Гитлере) его второй натурой. Риббентроп копировал во всем поведение и манеру обращения фюрера с политическими партнерами. У него он заимствовал своеобразную версию «международно-исторических» норм принятия гостей, когда желал поразить воображение своего визитера.

Примечательны в этом отношении наблюдения американского дипломата Сэмнера Уэллеса, которого трудно заподозрить в предвзятости, учитывая то обстоятельство, что его собственные соотечественники относили его к числу сторонников «умиротворения» Германии и в особенности Японии. В 1940 г. Уэллес в качестве личного представителя президента Рузвельта посетил Рим, Берлин и Лондон с целью изучения политической обстановки в Европе. Сэмнер Уэллес был удивлен поведением министра иностранных дел рейха, встретившего его без тени улыбки и даже не произнеся обычных в таком случае приветственных слов. Риббентроп демонстративно отказался вести беседу на английском языке, не дал американцу и рта раскрыть, сведя встречу к своему двухчасовому монологу. Чтобы увидеть в правильной перспективе такую «дипломатичность» Риббентропа, следует напомнить, что после ноября 1938 г., когда в знак протеста против еврейских погромов из Берлина был отозван американский посол, отношения между США и Германией были весьма и весьма ограниченными, и было естественным ожидать, что министр должен быть заинтересован получить информацию о позиции США из первых рук. Уэллес не без иронии писал по поводу этой встречи, что Риббентроп уподоблял себя дельфийскому оракулу.

И другая сторона медали, дополняющая представление о личности Риббентропа. Участница Нюрнбергского процесса, советская переводчица Е. Е. Щемелева-Стенина отмечала, что он производил наиболее удручающее впечатление, помышляя исключительно о самосохранении. Похоже, он просто панически боялся усугубить свою вину неосторожным высказыванием и всю вину и ответственность сваливал на Гитлера. Эти наблюдения подтверждаются тем, как вел себя Иоахим фон Риббентроп в последние недели и дни существования рейха: 14 апреля 1945 г. он приказал начальнику своего секретариата перевезти канцелярию в Гармиш-Партенкирхен (Бавария) — «новое местопребывание правительства», а сам сбежал на Запад. 16 июня 1945 г. он был арестован английскими солдатами в Гамбурге на квартире у друга, где скрывался.

В свете сказанного было бы наивным ожидать правдивого, объективного изложения фактов и бесстрастных оценок в мемуарах Риббентропа. Однако это вовсе не умаляет значения этого исторического документа, который проливает дополнительный свет на то, как формировалась и вершилась внешняя политика гитлеровской Германии, и, в частности, на сложный, противоречивый период в истории советско-германских отношений в 1939–1941 гг. Взгляд с другой стороны, даже несомненно тенденциозный, на эти отношения, на причины и ход второй мировой войны полезен уже потому, что позволяет отрешиться от некогда предписывавшегося нам обязательного представления о тех тяжелых годах в жизни нашей страны, вновь обдумать пережитое, результаты пресловутого культа личности. Такое осмысление тем более необходимо, ибо воспоминания Риббентропа и других участников событий той трудной поры еще раз убеждают в том, что сокрытие взглядов даже политических и военных противников и оппонентов неизбежно ведет к одностороннему освещению исторического прошлого.

Чрезвычайный и полномочный

посол в отставке

доктор исторических наук

И. Г. Усачев

Моей превыше всего любимой отважной жене посвящается.

Иоахим фон Риббентроп

МОЙ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ С 1893 ДО 1933 Г

Я родился 30 апреля 1893 г. в Везеле, небольшом гарнизонном городе на Рейне, представлявшем собой в былые времена крепость. Мой отец служил премьер-лейтенантом артиллерийского полка, а мать являлась дочерью саксонского помещика.

Семья моя происходит из рода Риббентропов, обосновавшегося в Зальцуфлене, близ Детмольда. В последние столетия почти все мои предки были юристами и солдатами. Один из них от имени графа Липпе подписал Вестфальский мир[1].

Мой прадед в тяжелый час революции 1848 г. присоединился к герцогу Брауншвейгскому, и тот не забыл об этом. Дед был брауншвейгским артиллеристом и во время (франко-прусской] войны в 1870 г. командовал батареей в исторической фазе битвы при Марс-ла-Тур, за что был удостоен Железного креста I степени. Отец мой получил такую же награду за храбрость при самоотверженных действиях авангарда 49-й резервной дивизии во время первой мировой войны, когда принял на себя командование этим авангардом и тем самым содействовал знаменитому