царя у них была в запасе ночь, им ничего не оставалось, как спешным порядком, в пещере, оставить колхов ни с чем; а на острове потом Медея устроила алтари в благодарность Мойрам – богиням судьбы, и нимфам, в пещере которых и произошел брак Медеи с Ясоном. Павсаний делает следующее интересное добавление в своем «Описании Эллады»: «У эллинов есть поэма, называемая «Навпактии»; в ней написано, что после смерти Пелия Ясон из Иолка переселился в Коркиру и что старший сын его, Мермер, во время охоты на противолежащем материке был растерзан львицей».

Но, конечно же, прочнее всего Керкира ассоциируется с островом феаков (феакийцев) Схерией, куда, согласно поэме Гомера (VIII в. до н. э.) «Одиссея» был выброшен бурей после 10 лет скитаний знаменитый Одиссей, царь острова Итаки, герой Троянской войны. Сюжет широко известен, поэтому буквально пара слов – потерпевшего очередное кораблекрушение скитальца встречает царская дочь Навсикая, отводит во дворец отца, царя Алкиноя, где его радушно привечают; Одиссей первоначально хотел сохранить «инкогнито», однако выдал себя, когда царский эпический певец-аэд начал воспевать подвиги героев под Троей. Тогда Одиссей рассказал и о своих злоключениях (обратим внимание на один интереснейший момент, что вся фантастика поэмы – лестригоны, циклопы, превращения, спуск в царство мертвых, сирены и т. д. – не прямой авторский текст Гомера, а… всего лишь рассказ бывалого путника на пиру).

Можно было бы привести большое количество цитат с описанием города феаков и роскошного дворца Алкиноя, однако здесь, пожалуй, придется читателя несколько разочаровать, поскольку это были бы вовсе не описания Керкиры. Э.Д. Фролов справедливо указал в своей работе «Рождение греческого полиса», что Гомер использовал в описании города феаков хорошо ему знакомую малоазийскую Смирну (откуда он, предположительно, был даже родом), и этот тезис убедительно развила М.Ю. Лаптева в книге «У истоков древнегреческой цивилизации: Иония XI–VI вв. до н. э.», дополнив его, что описание собственно дворца Алкиноя соответствует дворцам современных Гомеру азиатских владык; сам поэт видеть их не мог, но Смирна, расположенная на берегу моря и являвшаяся важным торговым центром Эгеиды, разумеется, была полна людей, в первую очередь – купцов, которые вполне могли рассказать ее обитателям о варварской роскоши, к примеру, ассиро-вавилонских властителей, иудейских царей, да и поближе были примеры – фригийские и лидийские цари. Так что Схерия в описании Гомера – это гибрид малоазийского ионийского города, в котором стоял месопотамский дворец.

Однако само ее географическое положение близ Итаки и свидетельства еще времен Античности (см. выше, например, цитаты из Страбона и Диодора Сицилийского, да и идентификацию Аполлония Родосского острова царя Алкиноя с «Серпом»), не говоря уж о народных преданиях, возраст которых указать трудно, единодушно свидетельствуют в пользу того, что Гомер имел в виду именно Керкиру. Та же народная молва связывает с данным эпосом несколько мест на острове. Первое – Эрмонэс, на западном побережье Керкиры, практически напротив одноименного города и столицы острова – Керкиры, расположенного на берегу восточном. Якобы к Эрмонэс и прибило потерпевшего кораблекрушение Одиссея после отплытия с Огигии – острова нимфы Калипсо. Логично, если учесть, что Одиссей направлялся на родину с запада (остров чаровницы Калипсо большинством «гомероведов» ныне относится к берегам Морокко – не случайно, видимо, режиссер Кончаловский в своей экранизации «Одиссеи» сделал нимфу темнокожей; будем надеяться, что он это осуществил не из полоумной западной толерантности, «благодаря» которой теперь даже королева Англии Маргарита Анжуйская, жена Генриха VI, в сериале «Пустая корона» по историческим хроникам У. Шекспира представлена негритянкой). Правда, кое-кто (и среди них – известнейший византийский историк Прокопий Кесарийский (м. 490 и 507 – после 565 г. н. э.) стремится видеть Огигию в одном из близрасположенных с Керкирой трех островов Дапондии – Нисие – Отони; всерьез заниматься опровержением этой версии мы не будем, поскольку в этой главе все наши расследования и заключения являются чисто умозрительными (кому же в ум взбредет самоотверженно доказывать существование Огигии именно у берегов Марокко, да еще с нимфой на ней!), однако скептически заметим, что, живи Одиссей рядом с Керкирой, от которой и до Итаки рукой подать, вряд ли он усидел бы там 7 лет. Прокопий пишет в своей «Войне с готами»: «Начиная от пролива Харибды вплоть до Керкиры, не встречается ни одного населенного острова, так что я, не раз бывая тут, недоумевал, где же здесь мог бы находиться остров Калипсо. В этом море я нигде не видал ни одного острова, кроме трех, находящихся недалеко от земли феаков, так приблизительно на расстоянии трехсот стадий, близко один от другого, очень небольших; на них нет ни поселений людей, нет животных и вообще ничего другого. Эти острова называются теперь Отонами. И можно было бы сказать, что тут была Калипсо и потому‐то Одиссей мог достигнуть феакийской земли, как находящейся не очень далеко, или на плоту, как говорит Гомер (Одисс. V, 33), или каким‐либо другим способом без всякого корабля. Но да будет мне дозволено сказать об этом так, как мне представляется. Говоря о древнейших событиях, нелегко все передать с такой точностью, чтобы оно соответствовало истине, так как долгое время не только обычно меняет имена местностей, но по большей части и предания, связанные с этими местами».

Место встречи Одиссея с Навсикаей «оспаривает» Палеокастрица, расположенная немного севернее Эрмонэс. Имеющиеся там монастырь и византийская крепость еще дадут возможность вернуться к этому месту при более серьезном разговоре, пока же завершаем мифологическую часть тем, что та же Палеокастрица претендует еще на один сюжет из «Одиссеи» – об окаменевшем корабле феаков, сначала доставившем Одиссея на родину, но по возвращении к Схерии обращенном в камень разгневанным богом морей Посейдоном – давним преследователем царя Итаки. Гомер пишет: «Но земли колебатель, // Помня во гневе о прежних угрозах своих Одиссею, // Твердому в бедствиях мужу, с такой обратился молитвой // К Зевсу: «О Зевс, наш отец и владыка, не буду богами // Боле честим я, когда мной ругаться начнут феакийцы, // Смертные люди, хотя и божественной нашей породы; // Ведал всегда я, что в дом свой, немало тревог испытавши, // Должен вступить Одиссей; я не мог у него возвращенья // Вовсе похитить: ты прежде уж суд произнес свой. // Ныне ж его феакийцы в своем корабле до Итаки // Спящего, мне вопреки, довезли, наперед одаривши // Золотом, медью и множеством риз, драгоценно-сотканных, // Так изобильно, что даже из Трои подобной добычи // Он не привез бы, когда б беспрепятственно в дом возвратился». // Гневному богу ответствовал туч собиратель Кронион: // «Странное слово сказал ты, могучий земли колебатель; // Ты ль не в чести у богов, и возможно ль, чтоб лучший, // Старший и силою первый не чтим был от младших и низших? // Если же кто из людей земнородных, с тобою не равных // Силой и