Как и большинство из нас, он был наделен сложным характером. Он лгал с легкостью и лукавым восторгом по необходимости или прихоти; он тратил миллионы франков, полученные от обнищавшего народа, на свои личные удовольствия и развлечения; однако он был щедрым и добрым, приветливым и терпимым, «от природы добрым, гуманным и сострадательным» (по словам Сен-Симона13), и был более верен своим друзьям, чем любовницам. В качестве ночного ритуала он напивался до беспамятства, прежде чем в постель.14 Когда мать упрекала его, он отвечал ей: «С шести часов утра до ночи я подвергаюсь длительному и утомительному труду; если бы я не развлекал себя после этого, я бы не выдержал; я бы умер от меланхолии».15

Возможно, его сексуальные излишества нашли оправдание в аборте его первой любви. Он страстно привязался к мадемуазель де Сери, высокородной фрейлине своей матери. Он писал для нее стихи, пел ей, навещал ее дважды в день и хотел на ней жениться. Людовик XIV нахмурился и настоятельно рекомендовал свою внебрачную дочь, герцогиню де Блуа. Филипп послушался (1692), но продолжал ухаживать за мадемуазель де Сери так рьяно, что она родила ему сына. Разгневанный монарх изгнал ее из Парижа. Филипп посылал ей много ливров, но пытался, с небольшим успехом, хранить верность жене. Она родила ему дочь, будущую герцогиню де Берри, которая стала его самой дорогой любовью и самой горькой трагедией.

После смерти отца (1701 г.) Филипп получил герцогский титул и семейное богатство, и ему ничего не оставалось, как наслаждаться жизнью в мире и рисковать ею на войне. Он уже храбро сражался против первого Великого союза (1692–97), получив несколько серьезных ранений; теперь он еще больше отличился своей безрассудной галантностью в войне за испанское наследство (1702–13). Оставшись в живых, он вознаградил себя пиршеством с пирожными. Во всех своих грехах, за исключением нечистоплотности, он сохранил очарование манер, изысканность и учтивость речи, напоминающие об идиллической юности Короля-Солнца.

Только когда все прямые наследники престола были устранены смертью или договором, Филиппу пришло в голову, что он может претендовать на регентство. Сплетни обвиняли его в том, что он отравил принцев крови, чтобы расчистить себе путь к суверенитету, но потомки соглашались с Людовиком XIV, отвергая эту клевету. Несколько групп стали считать его меньшим злом, чем герцога и герцогиню дю Мэн. Французские протестанты, под принуждением принявшие католичество, молились за его вступление в регентство как человека, заметно склонного к веротерпимости; янсенисты, страдавшие от королевских преследований и папских булл; esprits forts, или вольнодумцы, которые были в восторге от идеи, что вольнодумец будет править Францией; парижское население, уставшее от запоздалых аскез покойного короля; Георг I Английский, предложивший ему финансовую помощь, от которой Филипп отказался. Прежде всего, «дворянство шпаги» — титулованные семьи, которые были лишены своего древнего могущества благодаря Ришелье и Людовику XIV и превратились в зависимых паразитов двора, — надеялось через Филиппа отомстить за королевское оскорбление, связанное с подчинением бастардам в управлении и торговцам в администрации. Сен-Симон, сам принадлежавший к высшей знати, призывал Филиппа отказаться от безделья и распутства и бороться за свое право на регентство.

Филипп больше заботился об удовольствии, чем о власти, и, возможно, предпочел бы, чтобы его оставили в покое. Но теперь, подталкиваемый своими друзьями, он подстегнул себя к активным действиям. Он или они, под носом у герцога дю Мэна, купили поддержку королевских войск. Они заручились поддержкой политических и военных знатных особ, пообещав им должности, и обнадежили Парламент надеждами на возобновление прежних привилегий. 2 сентября 1715 года — на следующий день после смерти Людовика XIV — Филипп созвал Парижский парламент, предводителей дворянства и главных чиновников государства во Дворец правосудия. Герцог дю Мэн пришел в надежде получить регентство, но дерзость, наглость и красноречие герцога д'Орлеана превзошли его. «Я никогда, — обещал Филипп, — не буду иметь иной цели, кроме как облегчить положение народа, восстановить порядок в финансах, поддержать мир внутри страны и за рубежом, восстановить единство и спокойствие Церкви. В этом мне помогут мудрые представления этого августейшего собрания, о чем я и прошу в ожидании»;16 Т. е. он предложил вернуть Парламенту то «право на пересуды» (против королевских указов), которое покойный король отрицал и игнорировал. Этот ловкий ход принес успех; Парламент почти единогласно объявил Филиппа регентом и предоставил ему полный контроль над Советом. Герцог дю Мэн протестовал, что эти меры противоречат воле покойного короля, и что в таких условиях он больше не может отвечать за личность короля-мальчика и должен просить освободить его от этой обязанности. Филипп и Парламент поверили ему на слово, и Мэн, разъяренный, но беспомощный, удалился в Ссо и под тирады своей жены. Филипп д'Орлеан в возрасте сорока двух лет стал на восемь лет регентом Франции.

III. БУМ И КРАХ: 1716–20

Его первой задачей было восстановление финансового порядка и стабильности в государстве. Он унаследовал обанкротившееся правительство с долгом в 2 400 000 000 ливров, к которому добавился плавающий долг в 590 миллионов ливров в виде billets d'état — королевских векселей, циркулировавших в стране и теперь стоивших едва ли треть от своей номинальной стоимости. Чистые поступления правительства за 1715 год составили 69 миллионов ливров, расходы — 147 миллионов. Большая часть доходов, ожидаемых в 1716 году, была потрачена заранее.17

Сен-Симон посоветовал сразу объявить о банкротстве. Герцог Адриен Морис де Ноай протестовал. Регент пошел на компромисс, приняв несколько промежуточных мер по экономии и реформам. Армия была сокращена до 25 000 человек; уволенные солдаты освобождались от налогов на шесть лет; те, у кого было восемь детей, освобождались навсегда. Налоги на хвост, габель, капитуляцию и другие были снижены; злоупотребления при их взимании были осуждены, и некоторые из них были устранены. Сотни ненужных правительственных чиновников были уволены — 2400 только в Париже. В марте 1716 года была учреждена Палата правосудия, куда вызывались все финансисты, купцы, производители боеприпасов и другие лица по подозрению в обмане правительства. Здесь Ноайль, привыкший к военным мерам, устроил настоящий террор; тем, кто выдаст своих неплательщиков, обещали снисхождение; доносчикам обещали пятую часть всех средств, взысканных с их помощью; за вмешательство в дела доносчиков полагалась смертная