Шрифт:
Закладка:
Беседа с Марковой Евстолией Феофановной (1915 года рождения, русская, образование 7 классов).
— Я работала в Нахрачинской милиции секретарем с 1938 года по 1950 год. Все бумаги, секретные и прочие, проходили через мои руки. Но ни в делах, ни в разговорах я ничего не слышала о поимке лохматого человека. Думаю, что если бы подобное было, все равно кто-то должен был говорить по этому поводу. Вот фотография сотрудников Нахрачинской милиции 1946 года. Смотрю на нее и вижу, что большинства из них нет в живых. А другие уехали неизвестно куда. По фотографии можно судить, что самым молодым из нас был Алеша Панфилов — радист. Тогда у милиции была своя рация.
Панфилов также был в курсе всех секретных дел и даже больше, чем я. А потом рацию в милиции ликвидировали, Алеша уехал.
Так что я ничего о подобном случае не слышала, не знаю.
Расспрашивала и других работников милиции, но никто ничего не знал и не слышал. Но ведь везли же! Что же случилось по дороге? Выходит, что везли-везли, а до места назначения, т. е. до Нахрачей, так и не довезли. Что-то здесь не так... Неужто и районное милицейское начальство ничего не прознало? Бывает...
Обдумывая случившееся, я пришла к такому выводу. Очень строгую послевоенную дисциплину власть поддерживала в стране по инерции страха перед шпионами и диверсантами. Когда везли... кого везли... Может, это шпион какой?! Не наше, мол, это дело.
И вероятнее всего, это существо каким-то образом сумело сбежать. Видимо, когда его пленили, он был болен, но болел не физически, а психически. Если бы был в своем уме, он бы не сделал того, что сделал — убил ребенка. В нашей местности Хозяин (он же комполен-хумполен и т. д.) при плохом поведении человека (когда человек мешает) он разными пугающими действиями выгоняет его из леса. Но чтобы убить! Такого никогда еще не было! По многочисленным рассказам (с которыми вы познакомитесь дальше) все встречи кончались тем, что человек сам уходил (свист, шум, ветер и т. д.). А тут убил... Это говорит о том, что это существо было больное. Это была психическая болезнь. Иначе зачем убивать? Ведь он не стал питаться мясом ребенка. Просто разорвал на части и бросил, а голову надел на кол.
Второе обстоятельство — его сумели пленить. Будь он в своем рассудке, его не поймать. Вполне возможно, пережив припадок безумия, он и сумел сбежать. А вернувшиеся из командировки милиционеры, боясь наказания, сговорились молчать. Да, съездили, но никого и ничего не обнаружили. Вот и весь сказ. Если бы пленник умер в дороге, служивые просто-напросто привезли труп, списав на него все содеянное в тайге.
Ну хорошо, по первости пусть и была такая тайна. Но спустя-то много лет все равно кто-то как-то проговорился бы. Да та же Евстолия Феофановна Маркова, секретарь милиции, которая знала много секретных дел, спустя десятилетия чего боялась?..
Не так все просто. Почему-то люди после встреч с хумполем, первое время как будто исполняли обет молчания. И только много позже осмеливались на откровения.
«Пюль лёнк! Пюль лёнк!»
[Филатов Юрий Германович. Конюх Учинского рыбоучастке. 1984 год]
— Комполен... Это слово я знаю, слышал от своего дяди Антона (Бойцова Антона Константиновича — ныне умершего) с самого детства. Когда мы жили в деревне Пихтовка, то лошади часто прибегали из леса все в мыле, в пене. Люди и говорили в этом случае, что их «гонял комполен». Тот же дядя Антон рассказывал, что встречал в лесу комполена и кричал ему:
— Пюль лёнк! Пюль лёнк!
Что это значит, я не понимал (мансийского языка я не знаю), но вроде того, чтобы комполен уходил с дороги (пюль — уйди или уступи, лёнк — дорога, кондинский диалект мансийского языка. — О.К.).
Раньше-то многое рассказывали про то, что «маячит». Что значит «маячит»? «И маячит и маячит...» Это когда кажется, что рядом с тобой кто-то есть, но увидеть, рассмотреть ничего не удается. Только мелькнет и все. И вроде бы никого и не было...
Раньше-то много чего про этих «маячек» рассказывали. Многие видели, но ничего понять не могли. Вот и боялись. Но я как-то не боялся. Мне просто по малолетству интересно было. Так мне в жизни пришлось, что я дважды своими глазами того комполена видел. Вот что я тебе скажу, Оля: он такой же человек, как мы с тобой. На двух ногах ходит. Только с посохом.
...Поехали мы с дядей Антоном на речку Ингатья, а там — на озера и по ним — на Дальнюю речку. Вот тут-то я его и увидел первый раз. Мы речкой идем, а он берегом. Дядя Антон испугался, говорит:
— Это комполен.
— Какой комполен? Кто такой?
— Ты не знаешь... Смотри, это он. Сейчас скроется...
И, правда, он минут через пять в лес зашел, будто его и не было.
— Где искать будем? — спрашиваю.
— Зачем тебе его искать?
— Я его не боюсь. Давай пристанем к берегу и пойдем вдвоем его искать.
— Ты его не знаешь, — отвечает дядя. – А я-то знаю...
Так мы и проехали мимо. Больше дядя Антон мне про него ничего не говорил.
А второй раз мы его с Иваном Тайлаковым видели. Мы ехали домой по реке Тап с Шомпала на двух осиновках с рыбой. Это было выше устья реки Ингатья. И тут я увидел, что кто-то быстрым шагом идет берегом реки нам навстречу.
— Смотри, — я говорю Ивану. — Кто это бежит по берегу?
— Как кто? Комполен.
— Какой такой комполен? — я спрашиваю, хотя уже знал кое-что от дяди Антона и уже раз видел его.
— Ты что, его не знаешь?
— Не-а, — говорю.
— Это комполен, это он... — уверил меня Иван.
Иван тогда сильно напугался, а я почему-то нет. Вреда-то он нам никакого не сделал. Ну попался навстречу, ну разошлись каждый своей дорогой... По приезду домой я пошел к матери Ивана и стал рассказывать, что мы кого-то видели,
