Мы проезжаем мимо вокзала Кингс-Кросс и сворачиваем на узкую улочку с односторонним движением, запруженную плотным потоком машин вечернего часа пик. Перед нами полицейская машина с включенной синей мигалкой, но пустая. Норрис (если это его фамилия) останавливается за ней и выходит из машины, бормоча что-то себе под нос. Я борюсь с иррациональным желанием развернуться и бежать. Но Норрис мужчина мускулистый, и в своем нынешнем состоянии я не пробегу и пяти метров, прежде чем он меня догонит. И тут, словно прочитав мои мысли, он говорит:

– Нам здорово повезло, сэр, что я вас встретил. Народа не хватает. Половина участка свалилась с гриппом. Не осталось ни одного следователя. Наверное, вы в настоящий момент единственный. И погода такая… Этот снег…

И только теперь я, к своему разочарованию, понимаю, зачем ему нужен.

Большинство полицейских дел начинается с того, что кто-то звонит по «999». Первым на место прибывает патрульный констебль. Обыкновенно докладывать не о чем: пьяная драка или ссора мужа с женой. В таких случаях задача констебля заключается в том, чтобы установить мир, а самому не ввязаться в заварушку. Но иногда дело оказывается посерьезнее. Несчастный случай со смертельным исходом, убийство или самоубийство. Констебль оцепляет место происшествия и вызывает дежурного следователя. В участке постоянно дежурит на случай чрезвычайных происшествий детектив-инспектор, назначаемый по графику. И надо же так случиться, что сегодня это я. Вот почему мне звонили.

Чувство долга может быть проклятием. Подавляющее большинство окружающих меня людей обходятся без этого, однако я устроен по-другому. Терпеть не могу кого-то подводить. Порой даже жалею о том, что я такой. Но сейчас я хромаю следом за сержантом Норрисом по обледеневшему тротуару, предательски запорошенному свежим снегом, пока мы не оказываемся перед негорящей вывеской «Отель Авива». Норрис колотит в стеклянную дверь, и ее тотчас же открывает молодой портье в джинсах и футболке.

– Наверху, номер пятнадцать, – кратко говорит он, указывая в глубь здания.

– Мистер Блэкли, – официальным тоном произносит Норрис, предлагая мне жестом идти первому.

Моя задача заключается в том, чтобы осмотреть место происшествия. Меня не покидает страх, что у меня серьезные неполадки с головой и я могу запороть расследование с самого начала. Но погода… снег… Я связан по рукам и ногам чувством долга.

Поэтому мы идем гуськом – портье, затем я, последним Норрис – мимо пустой комнаты для переговоров с одиноким компьютером и поднимаемся по узкой лестнице на первый этаж. Гостиница внешне выглядит очень опрятной и пахнет свежей краской, но с привкусом чего-то менее приятного, что я никак не могу определить. Норрис говорит без умолку, снова вернувшись к своей любимой теме – погоде, радуясь новому человеку, которому можно пожаловаться, – а молодой ночной портье кивает и вздыхает время от времени, чтобы выразить солидарность своему собрату, также вынужденному работать ночью, пусть этот собрат и из полиции.

Мы проходим мимо двух номеров – свет горит, постельное белье раскидано, словно постояльцы покидали гостиницу в спешке. Затем коридор изгибается, неуклюже, как это частенько бывает в старых гостиницах, потолок внезапно опускается, и вот перед нами стоит констебль, поджидающий нас с нескрываемым удовлетворением. Он почтительно вытягивается в струнку и обращается ко мне «сэр». Норрис зовет его Райаном. Я не знаю, должен ли его помнить.

Райан выглядит так, будто только что закончил испытательный срок: молодой, краснолицый. Не в силах не обращать внимания на мою шею, он спрашивает:

– Всё в порядке, сэр?

– Всё в порядке, – отвечаю я, но Райан не может оторвать взгляда от кровавой ссадины.

Что он обо мне думает – я весь в крови, одежда мятая и грязная? Но чувство долга работает в обе стороны: Райан должен относиться ко мне как к своему начальству, по крайней мере до тех пор, пока у него не появятся веские основания так не делать. Затем, несмотря на свое мнение, он умолкает, и я замечаю у него за спиной полуоткрытую дверь: номер 15. Внутри могу разглядеть лишь смятый ковер и угол кровати.

Непроизвольно настраиваюсь на привычный ритм, надеясь на то, что нужные слова придут сами собой.

– Так, рассказывай, что тут стряслось, – говорю я, и Райан достает записную книжку. Руки у него дрожат, и он не в силах этого скрыть.

– Я прибыл на место в двадцать один двадцать, – докладывает Райан. – Дверь была такой, как вы видите ее сейчас, сэр, приоткрыта на два дюйма. Я также заметил не полностью закрытое окно. Явные следы недавней борьбы. Я сделал предварительный набросок…

Мне его жалко. Он пытается спрятаться за официальным полицейским жаргоном, но на самом деле его неуверенность помогает мне, давая моему заполненному кашей мозгу лишнюю минуту на то, чтобы втянуться в рутину. Я кладу руку ему на плечо и прошу его успокоиться.

Райан несколько расслабляется, но по-прежнему не смотрит в сторону номера.

– На кровати сидит молодая женщина. Осмотрев ее от двери, я заключил, что она выглядит мертвой.

– Выглядит мертвой? – Технический жаргон коробит сильнее обычного.

– Так точно, сэр. Да, как я и сказал. Чтобы не уничтожить следы на месте преступления, я остался в дверях. Обратил внимание на многочисленные пулевые раны… входные отверстия… – Райан осекается и с надеждой смотрит на меня.

– Как ее зовут? – спрашиваю я, выигрывая время, чтобы вернуться в привычное русло.

Райан молча качает головой. Мы дружно поворачиваемся к ночному портье, но это не та гостиница, где у постояльцев спрашивают фамилии. Я продолжаю импровизировать.

– Место преступления должно быть оцеплено. – Это что-то прочное, за что можно ухватиться. – Почему этого не сделано?

Констебль краснеет еще сильнее.

– Я здесь один, сэр. Я не хотел оставлять все без присмотра, пока буду ходить за лентой к патрульной машине.

Мне его жалко. Я успокаиваю коллегу и затем ловлю себя на том, что каким-то образом вспоминаю процесс. Это так хорошо – делать что-то определенное! Нужно лишь катить мяч дальше, не давая ему остановиться, следовать правилам, после чего вернуться домой и лечь спать. В конце концов мне это удастся.

Я прошу организовать два уровня оцепления – синяя лента внизу, красная наверху, в коридоре, – а когда Норрис уходит за лентой, говорю ночному портье, что через пять минут допрошу его. Он торчит здесь, и я велю ему спуститься вниз и ждать меня в офисе. Портье неохотно уходит, словно я лишил его какого-то веселья. У меня разболелась голова, мое сознание затянуто туманом, но это не имеет значения. Я уже увидел выход. Этим делом буду заниматься не я, его передадут группе осмотра места преступления, которая, в свою очередь, передаст его в отдел по расследованию убийств, – а я в этой цепочке лишь промежуточное звено.