Шрифт:
Закладка:
Кажется, Алексей Константинович Данилин еще и сам не понимал, что он только что натворил вгорячах. Какого джина он, не подумав, выпустил из бутылки. Видать, он и сам еще не успел осмыслить специфику полученной сверху указующей новости. И потому так непозволительно прокололся. Коллеги начали недобро между собой переглядываться. Уже кипел их разум возмущенный.
— Это черте, что! Да, что же это такое, товарищи⁈ — с возмущенной плаксивостью воскликнула старший следователь Шичко, — Я без малого двадцать пять лет в органах и еще ни разу не получала путёвку на море! А, если и отдыхала по каким-то путёвкам, то в пределах соседних областей! На море ездила только за свой счет! А у меня, между прочим, хронический эндометрит! И не хер тут улыбаться! — злобно заозиравшись на коллег, с утробным надрывом взвизгнула Римма Моисеевна, безвозвратно теряя остатки постклиматерического здравомыслия и самообладания.
Хотя никто вокруг и не улыбался. Народ еще не успел переварить услышанное. Каждый из присутствующих пока еще индивидуально прислушивался к своим персональным ощущениям в области тонкого кишечника и селезëнки. Всеми фибрами души переживая. Относительно непреодолимой подлости мироздания вообще и вот этого жизнерадостного подонка Корнеева, в частности. Которому и отпуск в сентябре, и путёвка в Сочи. Две путёвки, сука! Две!!
Поймав на себе более десятка недружественных взглядов, я поёжился. И не только мысленно. Еще минуту назад меня здесь недолюбливал только Данилин. Ну и Ахмедханов еще до кучи, куда ж без него. Все остальные относились ко мне, если и не с любовью, то, по крайней мере, без неприязни. Теперь же всё изменилось.
— А для кого вторая путёвка? — с неестественной улыбкой Гуинплена повернулась ко мне Лида Зуева.
Ответа на этот вопрос у меня не было. А, если бы и был, то успокоить Лидию Андреевну я не успел бы в любом случае.
— Для какой-то Галины Эдуардовны Вороновой, — снова и совсем не к месту, проявил инициативу Алексей Константинович, — Кто она, эта Воронова, Корнеев? Кто эта Галина Эдуардовна? — выражение лица у майора было такое, что я за одну секунду понял. Если не всё, то кое-что из его негатива по отношению к себе.
Судя по всему, товарищ Данилин тоже был обойдён халявной путёвкой на тёплое море. А уж двумя и сразу, так это к бабке не ходи!
— Воронова? Галина⁈ — нелогично вместо Лиды взвилась со стула всем своим центнером живого сала Римма Моисеевна, — Нет в Октябрьском никакой Вороновой Галины Эдуардовны! И никогда не было! Я здесь восьмой год батрачу и никакой Вороновой не помню! Товарищи, это же возмутительно! — завращала она свиной шеей, которая прямо от её вибрирующих щек плавно растекалась по еë покатым, как у борца, плечам.
— Тих-ха! — наконец-то взялся за ум начальник следственного отделения, — А ну замолчали все! — начал гасить он сарай с дерьмом, который сам же и подпалил минуту назад.
— Это та дама, с которой ты тогда приезжал? — в его глазах начало появляться пока еще смутное понимание.
А Лида, между тем, пожирала меня своими выразительными глазами. Которые уже неумолимо наполнялись влажным блеском. И я ничего не мог ей ответить. Лиду было жалко до еë слёз.
Не прислушавшись к команде начальника, народ продолжал роптать. Униженные и оскорблённые следователи жаждали справедливости. Все они хотели дармовых путёвок в Сочи. Хотя бы по одной. Но лучше, если по две. Или вообще, из расчета по членам семей. С учетом непрописанной, но третий месяц не уезжающей домой, в Чебоксары тещи. Или по выслуге лет. Именно эти суетные и жаркие рассуждения сейчас шелестели среди обеспокоенного личного состава СО.
Данилин уже понял, что он натворил. Но вместо самокритичного осмысления им содеянного, он еще больше озлобился на меня. Что ж, иногда и на старуху бывает проруха.
— Забирай! — протянул он в мою сторону какие-то бумажки, — Выписка из приказа и обе путёвки! Ну, чего ты застыл, как столб соляной, забирай, говорю! — нетерпеливо тряхнул он перед коллективом генеральским приветом. Как тореадор красным плащом перед стадом быков и бычиц, — Ты там будешь в море плескаться, а мы тут, уж так и быть, за тебя поработаем! — не удержался он от шпильки в мой адрес, находясь по уши в своём недомыслии.
Следственный аппарат замычал еще громче. Невнятно, но с полным неодобрением происходящей на его глазах лютой несправедливости.
У меня никак не отвязывалась от ума досадливая мыслишка. О том, что сослуживцы готовы меня сейчас линчевать за то, от чего я сам готов отстреливаться до последнего патрона. Для себя я уже давно решил, что никуда я из города не уеду. Уж в ближайший-то месяц, это абсолютно точно!
— Я, товарищ майор, еще раз повторяю, что по утверждëнному вами графику отпуск у меня в ноябре! И поэтому ни в какие Сочи я не поеду! — состряпав на лице непримиримый дебилизм выпускника гамалеевской вспомогательной школы, категорически заявил я. — А путёвки эти отдайте нуждающимся! Вот Шичко их отдайте. Обе! Пусть свой хронический эндометрит двойной пайкой лечит!
После этих легкомысленных слов, в данилинском кабинете случилась звонкая тишина. Вдруг и сразу. Следователи простые и следователи старшие смотрели на меня, как мне показалось, с одинаковым выражением лиц. Понять которое мне было трудно. Поначалу. А потом до меня дошло, что мне поверили. Всё-таки удачно нас тогда в шестом классе свозили в Гамалеевку. Уже забыл за давностью лет, зачем. То ли с шефским визитом, то ли на экскурсию, чтобы посмотреть на более дефективных сверстников. Помню только, что пели мы там хором и читали стихи перед такими же малолетними олигофренами. И глаза их с лицами, я тоже помню до сих пор. Теперь вот пригодилось, наверное.
В глазах временно полоумной Риммы Моисеевны вспыхнула надежда. Но большинство присутствующих безысходно вздохнули, понимая неутешительную никчемность моей жертвы.
— Ты, Корнеев, дурака, давай, не валяй! — забеспокоился Алексей Константинович, — Какая еще тут к херам Римма Моисеевна, если путёвки именные и вот она, выписка из приказа⁈ Не зли меня, я сказал! Бери бумаги и иди, дела
